Читателям > Каталог книг издательства "Москва" > Книга "Вот тебе, бабка, и Шекспиров день!" > Изгнание из рая
Обитая красным дермантином дверь распахнулась, и толстая женщина в цветастом халате вытолкнула на лестничную клетку полуодетого мужчину. Мужчина был молод - лет тридцати, тридцати пяти. Его гладкие, зачесанные назад волосы тускло блестели, попадая под электрический свет казенной лампочки под потолком. Гладковыбритое лицо бедняги можно было назвать красивым, если бы не плаксивое выражение, предательски исказившее некогда правильные черты. Почти правильные. Горбинка на переносице не в счет.
- Убирайся! – сотрясающей силы рев огласил унылое пространство коридора, заставляя любопытных соседей прильнуть к дверным глазкам.
Столь мощным голосовым связкам мог позавидовать весь сводный хор бывшего Гостелерадио СССР, да и сама хозяйка зычного голоса давно завоевала славу первой скандалистки подъезда.
- И чтоб я твоей рожи здесь больше не наблюдала, Казанова хренов! – Свежие раскаты понеслись вдоль стен, заботливо вымазанных службой домоуправления грязно зеленной краской.
Из груди мужчины вырвался жалостливый вздох.
- Ну, мамочка… - Он по-собачьи наклонил голову набок. – Твой лютик без тебя завянет…
Женщина уперла полные руки в крутые изгибы бедер, для пущей формы затянутые в прорезиненное белье, и снисходительно хмыкнула.
- Лютик–лилипутик! Завянет – никто и не заметит! А ну, пыли отсюда, пока я тебя с лестницы не спустила!
Несчастный судорожно сглотнул слюну и, слегка вытянув шею, кинул тоскливый взгляд поверх округлого плеча разъяренной собеседницы.
В глубине прихожей, подпирая друг дружку новенькими кожаными боками, стояли внушительного размера чемоданы. Еще час назад их аккуратно доставали из багажника хозяйской иномарки. Внутренности пузатых красавцев были до отказа набиты различными заграничными побрякушками и модными тряпками, к которым имела невыразимую слабость стоящая в дверном проеме толстая тетка. Мужчина прикрыл глаза и невольно потянулся рукой к сердцу. Он знал, что в одном из этих чемоданов лежат его лучшие костюмы.
- Лапонька, но ты же не выпустишь меня на улицу в таком виде?
Он развел руки в стороны, словно давая шанс женщине лучше разглядеть его мятый льняной костюм цвета мокко.
Внутренний голос подсказывал, что костюм, купленный в недавней поездке на Капри, поможет разбудить в этой фурии ностальгию по прошлому. Женщины падки на всякого рода воспоминания. Особенно романтические.
Оставалось только изобразить на лице страдание поруганной любви и ждать.
Мужчина уже начал чувствовать, как предательски немеют руки, неестественно разведенные в стороны, когда женщина проявила ответную реакцию. Втянув широкими ноздрями воздух, она развернула грузное тело и, громко сопя, пошлепала вглубь коридора. Остановившись возле чемоданов, она движением штангиста-тяжеловеса рванула их на себя и, продолжая удерживать груз на весу, повернулась лицом к мужчине. Взгляд ее маленьких, серых глазок, смотревших исподлобья, напомнил нечто до боли знакомое…. Однажды, по телевизору, он уже видел точно такой же взгляд. Так смотрел разъяренный вепрь на свою жертву. Мужчина вздрогнул. А что, если сейчас эта самка размахнется и со всей силы швырнет чемоданы прямо ему в физиономию?
Он стал медленно пятиться….
Но женщина повела себя непредсказуемо. Отшвырнув увесистый багаж в сторону, она сграбастала небольшой пакет, который все это время лежал незамеченным позади чемоданов, и, вплотную подойдя к мужчине, кинула пакет ему под ноги.
- Вот, забирай свое барахло!
Мужчина бросил недоуменный взгляд на полиэтиленовый сверток:
- Это все?
- Все!
- Лапочка, ты же обрекаешь меня на смерть. Как же твой зайчик будет без своей кошечки?
- Пусть теперь этот зайчик на другой грядке капусту жует! - заорала скандальная тетка, взбивая рукой съехавший шиньон. - А с меня хватит разного рода девиц, которых ты находишь везде, куда мы не приезжаем. Даже на Капри, куда я тебя возила на собственные деньги, заработанные вот этими самыми руками, - с этими словами она сунула ему под нос мясистые ладоши, - ты умудрился найти какую-то лохудру и умотать с ней из отеля в неизвестном направлении!
- Так это ж был экскурсовод! - мужчина попытался изобразить на лице беспечную улыбку, - мы ездили смотреть раскопки древних римлян…
- Да что ты говоришь?! Только мой телохранитель, почему-то, раскопал там не римлян, а вас, и причем в достаточно откровенном виде!
Аргумент был железный. Припечатанная его тяжестью беспечность сползла с лица мужчины оплавленным воском.
- Ты же знаешь, пупсик, что он меня не любит…
- Ну, хоть кто-то тебя не любит! Еще скажи спасибо, что я тебе оставляю те деньги, что ты успел на мне заработать!
Мужчина наклонился и заглянул в пакет:
- Да, но…. Где же мои вещи?
- Здесь никогда и ничего твоего не было! – Толстуха с довольным видом облокотилась о дверной косяк. - Научись, в конце концов, зарабатывать на жизнь сам!
- Ну, хотя бы мой любимый костюм от Армани…
Но собеседница сочла разговор исчерпывающим и, недолго думая, с грохотом захлопнула дверь прямо перед его носом.
До уха оторопевшего мужчины донесся торопливый лязг замков.
Он еще некоторое время постоял перед закрытой дверью, сиротливо прижимая пакет к груди, затем круто развернулся, и в его темных глазах мелькнул злобный огонек.
- Толстая корова…. Еще учить меня будет!
И, гордо вскинув подбородок, он уверенно нажал кнопку вызова лифта.
… Ленивые лучи уплывающего за горизонт светила еще скользили по облезлым обоям в мелкий цветочек, которыми когда-то была оклеена маленькая коммунальная кухонька, когда сутулая пожилая женщина в старых тапочках на босу ногу и в бигудях, помнящих лучшие времена, закончила приготовления к ужину.
Бросив на часы сощуренный близорукий взгляд, она спешно вытерла красные руки о линялый фартук и, высунув голову в коридор, позвала тоненьким голоском:
- Василий Степанович! Позвольте вас на минуточку?!
Коридор безмолвствовал.
Женщина покачала головой и направилась к дальней двери, перед которой живописной кучей были навалены велосипедные шины вперемешку с одинокой лыжей, боксерской грушей и детскими санками с погнутыми полозьями.
- Василий Степанович, вы спите? – женщина требовательно постучала сухоньким кулачком в дверь, затем привычным движением приложила ухо чуть повыше замочной скважины.
- Василий Степанович, Аркашуля только что звонил, сказал, что возвращается из заграничной командировки, будет к девяти часам. А у меня, как назло, хлеб закончился. Не сбегаете в булочную, а я вас борщиком угощу…
За дверью раздались шаркающие шаги. Через минуту дверь открылась, и в проеме, слегка покачиваясь, возник сосед – Василий Степанович Барсиков.
На его лысой голове, окаймленной вздыбившимся рыжим, клочковатым пухом, сонно таращились два мутных глаза.
Василий Степанович выставил вперед ногу в синей тренировочной штанине с грязным пузырем на коленке и, почесывая ногтями впалую грудь, глубокомысленно изрек:
- Какие-то все странные командировки у твоего сына, Риска… - тут на него совсем некстати напала икота - … органические… Ыть….
- Не "органические", а заграничные. Ну так как, договорились, Василий? Сходите за хлебом?
Василий Степанович прикрыл опухшие от регулярных возлияний веки, что для знающих людей означало одно – идет мучительный мыслительный процесс.
- Добро, Сисизмундовна…. Гони полтинник.
- Почему ж полтинник?
- Да потому ж… Кем меня твой оболтус назначил в нашей шарашкиной конторе? Курьером? Вот и давай мне на курьерские…. А то сама иди, референтша…
Раиса Сигизмундовна недовольно поджала тонкие губы и протянула ему смятую купюру.
- Вот приедет Аркаша, я ему расскажу, как вы с меня деньги тянете.
- Да на здоровье! Только твой сынок знает, за что платит. Если б не я, видал бы он свои командировки…
- Вечно ты на моего сына наговариваешь. – Раиса Сигизмундовна демонстративно перешла на "ты" и повернулась к соседу спиной, давая понять, что не собирается поддерживать его грязные намеки. - Я-то знаю, как он, бедненький, устает. Даже дома нет времени лишний раз побыть. Все ездит и ездит. И что за работа такая пошла? Прямо на износ!
С этими словами она посеменила в направлении кухни, рассуждая сама с собой о том, как несправедлив к ее сыну этот мир, особенно в лице Василия Степановича, который олицетворяет собой всю скудность ума среднего обывателя.
Средний же обыватель, Василий Степанович, в это время старательно потирал веснушчатую лысину, машинально ища то, что давно уже на ней не произрастало.
- Ну да, на износ! Знаем мы, чего он там изнашивает… - Тут Барсиков в последний раз смачно икнул и, растревоженный некстати нахлынувшими мыслями, побрел собираться в магазин.
…. В другой части города-героя Москвы, в квартире институтского друга, Аркадий медленно приходил в себя, запивая осадок от утреннего инцидента свежесваренным кофе.
Его приятель, Тигрицкий, то ли по прихоти, то ли из обостренного чувства юмора родителей, с рождения названный Львом, с годами добавил к имени вожделенное для любого обалдуя понятие "светский". В свои тридцать восемь он был заядлым холостяком и существовал исключительно на деньги от аренды квартиры на Арбате, доставшейся ему от бабки - генеральши. Правда, время от времени ему перепадало от щедрот богатеньких дамочек, искавших у него утешения от сытой скуки. Но в последнее время дамочки пошли какие-то ленивые и "клевали" на молодое тело крайне неохотно.
Непринужденно обосновавшись в элитной новостройке на западе Москвы, в двухкомнатной квартире, переделанной в "студию", Тигрицкий целыми днями валялся на диване, покуривая гаванские сигары и для полноты ощущения то и дело макая обмусоленный во рту сигарный кончик в бокал с дорогим коньяком.
- Так, значит, эта мечта Рубенса тебя вышвырнула, - устало констатировал Лев, в третий раз выслушивая взволнованный рассказ Аркадия. - Ну, а чего ты ждал? Что будешь волочиться за каждой юбкой, не отходя от источника пропитания? Что это за неземная красота, из-за которой ты теперь надолго лишен куска хлеба с икрой? Неужели так хороша?
- Да какой там! Но, скажи, разве бы ты не дернул пятьсот баксов при первой подвернувшейся возможности?
- Если бы при этом у меня был шанс потерять тысячи? Нет.
- Все этот чертов Циклоп – охранник! Я ожидал, что буренка будет дрыхнуть после своего восьмипорционного обеда, как младенец в люльке…
Тигрицкий посмотрел на Аркадия взглядом, в котором читалась усталость опытного наставника.
- Сколько тебя ни учи - все без толку. Ты должен был охранять свою священную корову, как Карацупа границу!
Аркадий трагически закатил глаза.
- Знаю, знаю…. Ничего не мог с собой поделать. На этом Капри деньги просто под ногами валяются.
- Ага. В виде девиц в бикини.
- К твоему сведению, эта немочка была очень даже ничего. Жаль, что все так закончилось… Я, честно говоря, рассчитывал получить с нее гораздо больше. Представляешь, я ей нагородил, что моей матери на лечение не хватает, по крохам собираю…. Так она, добрая душа, возьми да и предложи пять сотен.
На лице Тигрицкого расползлась ленивая усмешка.
- Я так понимаю, в роли больной мамочки выступала твоя розовощекая упитанная спутница?
Аркадий брезгливо поморщился.
- Что у тебя за манера постоянно наступать на больную мозоль. Рано или поздно я бы все равно от нее сбежал. Ведь если хорошенько подумать, свое я уже получил. Сто пятьдесят тысяч зеленых - неплохая плата за полтора года подобной работенки, как ты считаешь?
Лев равнодушно пожал плечами и продолжил медленно цедить коньяк.
Аркадий взглянул на часы.
- Черт! Как время летит! Меня давно ждут дома.
- Скажи, а твоя прародительница по-прежнему не догадывается, чем занимается ее единственное любимое чадо?
- Моя мама живет в святом неведении, и не следует ее оттуда извлекать. Чудо, а не женщина! Чего не скажешь о моем соседе. Эта ищейка на пенсии сует свой нос, куда не следует. Приходится все время сбивать ему ориентиры при помощи бутылки водки. Кстати, когда у нас следующий выход в свет?
Лев кошачьим манером стянул со столика толстый кожаный ежедневник.
- Сейчас посмотрю…. Послезавтра в шесть тридцать презентация молодого дизайнера на Крымском валу. Будут все наши.
Аркадий нахмурился.
- Это значит, что у меня в запасе только день на подготовку. Не густо.
- Успеешь. – Лев пустил в его сторону струю сигарного дыма. - В конце концов, загар у тебя есть, на солярий время тратить не придется. Что касается одежды, то пробежка по магазинам сейчас весьма кстати. Взбодришься, снова почувствуешь вкус к жизни…. – Тут он сладко зевнул, давая возможность собеседнику рассмотреть свое последнее приобретение – зубы, талантливо произведенные в одной из элитных клиник столицы и стоящие, как все сокровища Али-Бабы вместе взятые. Глядя на такие зубы, сама природа почувствовала бы себя серой бездарностью! - Да, сделай одолжение, - Тигрицкий, наконец, захлопнул свой драгоценный рот, - возьми напрокат какой-нибудь приличный автомобиль. Когда ты появляешься за рулем своего поношенного "мерса", дамочки автоматически теряют к тебе интерес.
Вот тут Аркадий почувствовал себя по-настоящему уязвленным. Конечно, его "мерс" был далеко не новым, но благодаря каждодневному уходу и заботе, он выглядел очень даже неплохо.
- Моя машина хоть и поношенная, зато собственная. А тебе приходится все время у других просить. Это унизительно.
Лев отложил сигару и произнес то, что все чаще и чаще приходило на ум Аркадию, и что он, Аркадий, боялся сказать сам себе вслух.
- Жизнь вообще бывает крайне унизительной штукой…. Особенно тогда, когда ты позволяешь ей себя унижать.
Изгнание из рая
Обитая красным дермантином дверь распахнулась, и толстая женщина в цветастом халате вытолкнула на лестничную клетку полуодетого мужчину. Мужчина был молод - лет тридцати, тридцати пяти. Его гладкие, зачесанные назад волосы тускло блестели, попадая под электрический свет казенной лампочки под потолком. Гладковыбритое лицо бедняги можно было назвать красивым, если бы не плаксивое выражение, предательски исказившее некогда правильные черты. Почти правильные. Горбинка на переносице не в счет.
- Убирайся! – сотрясающей силы рев огласил унылое пространство коридора, заставляя любопытных соседей прильнуть к дверным глазкам.
Столь мощным голосовым связкам мог позавидовать весь сводный хор бывшего Гостелерадио СССР, да и сама хозяйка зычного голоса давно завоевала славу первой скандалистки подъезда.
- И чтоб я твоей рожи здесь больше не наблюдала, Казанова хренов! – Свежие раскаты понеслись вдоль стен, заботливо вымазанных службой домоуправления грязно зеленной краской.
Из груди мужчины вырвался жалостливый вздох.
- Ну, мамочка… - Он по-собачьи наклонил голову набок. – Твой лютик без тебя завянет…
Женщина уперла полные руки в крутые изгибы бедер, для пущей формы затянутые в прорезиненное белье, и снисходительно хмыкнула.
- Лютик–лилипутик! Завянет – никто и не заметит! А ну, пыли отсюда, пока я тебя с лестницы не спустила!
Несчастный судорожно сглотнул слюну и, слегка вытянув шею, кинул тоскливый взгляд поверх округлого плеча разъяренной собеседницы.
В глубине прихожей, подпирая друг дружку новенькими кожаными боками, стояли внушительного размера чемоданы. Еще час назад их аккуратно доставали из багажника хозяйской иномарки. Внутренности пузатых красавцев были до отказа набиты различными заграничными побрякушками и модными тряпками, к которым имела невыразимую слабость стоящая в дверном проеме толстая тетка. Мужчина прикрыл глаза и невольно потянулся рукой к сердцу. Он знал, что в одном из этих чемоданов лежат его лучшие костюмы.
- Лапонька, но ты же не выпустишь меня на улицу в таком виде?
Он развел руки в стороны, словно давая шанс женщине лучше разглядеть его мятый льняной костюм цвета мокко.
Внутренний голос подсказывал, что костюм, купленный в недавней поездке на Капри, поможет разбудить в этой фурии ностальгию по прошлому. Женщины падки на всякого рода воспоминания. Особенно романтические.
Оставалось только изобразить на лице страдание поруганной любви и ждать.
Мужчина уже начал чувствовать, как предательски немеют руки, неестественно разведенные в стороны, когда женщина проявила ответную реакцию. Втянув широкими ноздрями воздух, она развернула грузное тело и, громко сопя, пошлепала вглубь коридора. Остановившись возле чемоданов, она движением штангиста-тяжеловеса рванула их на себя и, продолжая удерживать груз на весу, повернулась лицом к мужчине. Взгляд ее маленьких, серых глазок, смотревших исподлобья, напомнил нечто до боли знакомое…. Однажды, по телевизору, он уже видел точно такой же взгляд. Так смотрел разъяренный вепрь на свою жертву. Мужчина вздрогнул. А что, если сейчас эта самка размахнется и со всей силы швырнет чемоданы прямо ему в физиономию?
Он стал медленно пятиться….
Но женщина повела себя непредсказуемо. Отшвырнув увесистый багаж в сторону, она сграбастала небольшой пакет, который все это время лежал незамеченным позади чемоданов, и, вплотную подойдя к мужчине, кинула пакет ему под ноги.
- Вот, забирай свое барахло!
Мужчина бросил недоуменный взгляд на полиэтиленовый сверток:
- Это все?
- Все!
- Лапочка, ты же обрекаешь меня на смерть. Как же твой зайчик будет без своей кошечки?
- Пусть теперь этот зайчик на другой грядке капусту жует! - заорала скандальная тетка, взбивая рукой съехавший шиньон. - А с меня хватит разного рода девиц, которых ты находишь везде, куда мы не приезжаем. Даже на Капри, куда я тебя возила на собственные деньги, заработанные вот этими самыми руками, - с этими словами она сунула ему под нос мясистые ладоши, - ты умудрился найти какую-то лохудру и умотать с ней из отеля в неизвестном направлении!
- Так это ж был экскурсовод! - мужчина попытался изобразить на лице беспечную улыбку, - мы ездили смотреть раскопки древних римлян…
- Да что ты говоришь?! Только мой телохранитель, почему-то, раскопал там не римлян, а вас, и причем в достаточно откровенном виде!
Аргумент был железный. Припечатанная его тяжестью беспечность сползла с лица мужчины оплавленным воском.
- Ты же знаешь, пупсик, что он меня не любит…
- Ну, хоть кто-то тебя не любит! Еще скажи спасибо, что я тебе оставляю те деньги, что ты успел на мне заработать!
Мужчина наклонился и заглянул в пакет:
- Да, но…. Где же мои вещи?
- Здесь никогда и ничего твоего не было! – Толстуха с довольным видом облокотилась о дверной косяк. - Научись, в конце концов, зарабатывать на жизнь сам!
- Ну, хотя бы мой любимый костюм от Армани…
Но собеседница сочла разговор исчерпывающим и, недолго думая, с грохотом захлопнула дверь прямо перед его носом.
До уха оторопевшего мужчины донесся торопливый лязг замков.
Он еще некоторое время постоял перед закрытой дверью, сиротливо прижимая пакет к груди, затем круто развернулся, и в его темных глазах мелькнул злобный огонек.
- Толстая корова…. Еще учить меня будет!
И, гордо вскинув подбородок, он уверенно нажал кнопку вызова лифта.
… Ленивые лучи уплывающего за горизонт светила еще скользили по облезлым обоям в мелкий цветочек, которыми когда-то была оклеена маленькая коммунальная кухонька, когда сутулая пожилая женщина в старых тапочках на босу ногу и в бигудях, помнящих лучшие времена, закончила приготовления к ужину.
Бросив на часы сощуренный близорукий взгляд, она спешно вытерла красные руки о линялый фартук и, высунув голову в коридор, позвала тоненьким голоском:
- Василий Степанович! Позвольте вас на минуточку?!
Коридор безмолвствовал.
Женщина покачала головой и направилась к дальней двери, перед которой живописной кучей были навалены велосипедные шины вперемешку с одинокой лыжей, боксерской грушей и детскими санками с погнутыми полозьями.
- Василий Степанович, вы спите? – женщина требовательно постучала сухоньким кулачком в дверь, затем привычным движением приложила ухо чуть повыше замочной скважины.
- Василий Степанович, Аркашуля только что звонил, сказал, что возвращается из заграничной командировки, будет к девяти часам. А у меня, как назло, хлеб закончился. Не сбегаете в булочную, а я вас борщиком угощу…
За дверью раздались шаркающие шаги. Через минуту дверь открылась, и в проеме, слегка покачиваясь, возник сосед – Василий Степанович Барсиков.
На его лысой голове, окаймленной вздыбившимся рыжим, клочковатым пухом, сонно таращились два мутных глаза.
Василий Степанович выставил вперед ногу в синей тренировочной штанине с грязным пузырем на коленке и, почесывая ногтями впалую грудь, глубокомысленно изрек:
- Какие-то все странные командировки у твоего сына, Риска… - тут на него совсем некстати напала икота - … органические… Ыть….
- Не "органические", а заграничные. Ну так как, договорились, Василий? Сходите за хлебом?
Василий Степанович прикрыл опухшие от регулярных возлияний веки, что для знающих людей означало одно – идет мучительный мыслительный процесс.
- Добро, Сисизмундовна…. Гони полтинник.
- Почему ж полтинник?
- Да потому ж… Кем меня твой оболтус назначил в нашей шарашкиной конторе? Курьером? Вот и давай мне на курьерские…. А то сама иди, референтша…
Раиса Сигизмундовна недовольно поджала тонкие губы и протянула ему смятую купюру.
- Вот приедет Аркаша, я ему расскажу, как вы с меня деньги тянете.
- Да на здоровье! Только твой сынок знает, за что платит. Если б не я, видал бы он свои командировки…
- Вечно ты на моего сына наговариваешь. – Раиса Сигизмундовна демонстративно перешла на "ты" и повернулась к соседу спиной, давая понять, что не собирается поддерживать его грязные намеки. - Я-то знаю, как он, бедненький, устает. Даже дома нет времени лишний раз побыть. Все ездит и ездит. И что за работа такая пошла? Прямо на износ!
С этими словами она посеменила в направлении кухни, рассуждая сама с собой о том, как несправедлив к ее сыну этот мир, особенно в лице Василия Степановича, который олицетворяет собой всю скудность ума среднего обывателя.
Средний же обыватель, Василий Степанович, в это время старательно потирал веснушчатую лысину, машинально ища то, что давно уже на ней не произрастало.
- Ну да, на износ! Знаем мы, чего он там изнашивает… - Тут Барсиков в последний раз смачно икнул и, растревоженный некстати нахлынувшими мыслями, побрел собираться в магазин.
…. В другой части города-героя Москвы, в квартире институтского друга, Аркадий медленно приходил в себя, запивая осадок от утреннего инцидента свежесваренным кофе.
Его приятель, Тигрицкий, то ли по прихоти, то ли из обостренного чувства юмора родителей, с рождения названный Львом, с годами добавил к имени вожделенное для любого обалдуя понятие "светский". В свои тридцать восемь он был заядлым холостяком и существовал исключительно на деньги от аренды квартиры на Арбате, доставшейся ему от бабки - генеральши. Правда, время от времени ему перепадало от щедрот богатеньких дамочек, искавших у него утешения от сытой скуки. Но в последнее время дамочки пошли какие-то ленивые и "клевали" на молодое тело крайне неохотно.
Непринужденно обосновавшись в элитной новостройке на западе Москвы, в двухкомнатной квартире, переделанной в "студию", Тигрицкий целыми днями валялся на диване, покуривая гаванские сигары и для полноты ощущения то и дело макая обмусоленный во рту сигарный кончик в бокал с дорогим коньяком.
- Так, значит, эта мечта Рубенса тебя вышвырнула, - устало констатировал Лев, в третий раз выслушивая взволнованный рассказ Аркадия. - Ну, а чего ты ждал? Что будешь волочиться за каждой юбкой, не отходя от источника пропитания? Что это за неземная красота, из-за которой ты теперь надолго лишен куска хлеба с икрой? Неужели так хороша?
- Да какой там! Но, скажи, разве бы ты не дернул пятьсот баксов при первой подвернувшейся возможности?
- Если бы при этом у меня был шанс потерять тысячи? Нет.
- Все этот чертов Циклоп – охранник! Я ожидал, что буренка будет дрыхнуть после своего восьмипорционного обеда, как младенец в люльке…
Тигрицкий посмотрел на Аркадия взглядом, в котором читалась усталость опытного наставника.
- Сколько тебя ни учи - все без толку. Ты должен был охранять свою священную корову, как Карацупа границу!
Аркадий трагически закатил глаза.
- Знаю, знаю…. Ничего не мог с собой поделать. На этом Капри деньги просто под ногами валяются.
- Ага. В виде девиц в бикини.
- К твоему сведению, эта немочка была очень даже ничего. Жаль, что все так закончилось… Я, честно говоря, рассчитывал получить с нее гораздо больше. Представляешь, я ей нагородил, что моей матери на лечение не хватает, по крохам собираю…. Так она, добрая душа, возьми да и предложи пять сотен.
На лице Тигрицкого расползлась ленивая усмешка.
- Я так понимаю, в роли больной мамочки выступала твоя розовощекая упитанная спутница?
Аркадий брезгливо поморщился.
- Что у тебя за манера постоянно наступать на больную мозоль. Рано или поздно я бы все равно от нее сбежал. Ведь если хорошенько подумать, свое я уже получил. Сто пятьдесят тысяч зеленых - неплохая плата за полтора года подобной работенки, как ты считаешь?
Лев равнодушно пожал плечами и продолжил медленно цедить коньяк.
Аркадий взглянул на часы.
- Черт! Как время летит! Меня давно ждут дома.
- Скажи, а твоя прародительница по-прежнему не догадывается, чем занимается ее единственное любимое чадо?
- Моя мама живет в святом неведении, и не следует ее оттуда извлекать. Чудо, а не женщина! Чего не скажешь о моем соседе. Эта ищейка на пенсии сует свой нос, куда не следует. Приходится все время сбивать ему ориентиры при помощи бутылки водки. Кстати, когда у нас следующий выход в свет?
Лев кошачьим манером стянул со столика толстый кожаный ежедневник.
- Сейчас посмотрю…. Послезавтра в шесть тридцать презентация молодого дизайнера на Крымском валу. Будут все наши.
Аркадий нахмурился.
- Это значит, что у меня в запасе только день на подготовку. Не густо.
- Успеешь. – Лев пустил в его сторону струю сигарного дыма. - В конце концов, загар у тебя есть, на солярий время тратить не придется. Что касается одежды, то пробежка по магазинам сейчас весьма кстати. Взбодришься, снова почувствуешь вкус к жизни…. – Тут он сладко зевнул, давая возможность собеседнику рассмотреть свое последнее приобретение – зубы, талантливо произведенные в одной из элитных клиник столицы и стоящие, как все сокровища Али-Бабы вместе взятые. Глядя на такие зубы, сама природа почувствовала бы себя серой бездарностью! - Да, сделай одолжение, - Тигрицкий, наконец, захлопнул свой драгоценный рот, - возьми напрокат какой-нибудь приличный автомобиль. Когда ты появляешься за рулем своего поношенного "мерса", дамочки автоматически теряют к тебе интерес.
Вот тут Аркадий почувствовал себя по-настоящему уязвленным. Конечно, его "мерс" был далеко не новым, но благодаря каждодневному уходу и заботе, он выглядел очень даже неплохо.
- Моя машина хоть и поношенная, зато собственная. А тебе приходится все время у других просить. Это унизительно.
Лев отложил сигару и произнес то, что все чаще и чаще приходило на ум Аркадию, и что он, Аркадий, боялся сказать сам себе вслух.
- Жизнь вообще бывает крайне унизительной штукой…. Особенно тогда, когда ты позволяешь ей себя унижать.
