Читателям > Каталог книг издательства "Москва" > Пристанище разочарований и надежд > Глава 1 "Дом, в котором нет места светлому празднику"
Белые хлопья, чистые, подобно детским душам, и холодные, как очерствевшие сердца многих взрослых, неспешно опускались на улицы города, придавая второй половине декабря исконно зимний вид. Разноцветные огоньки, окна зданий, ёлки — всё сияло, сверкало, вторя блеску морозного серебра, — в Блэкграде оставалось восемь дней до Нового Года. Правда, на знаменитой Майской улице, одной из центральных, дух предстоящего празднества, похоже, впопыхах пропустил значительную частную территорию. В изящном трёхэтажном особняке, на протяжении столетий принадлежавшем династии князей Денисовых, нельзя было найти и малейшего намёка на приближение волшебной ночи. Времени, способного объединить людей всех возрастов, кого угодно... Но только не эту семью.
Всё дело в том, что старший сын главы семейства, девятнадцатилетний Матвей, несколько дней назад улетел с друзьями в горы, где планировал не только встретить Новый Год, но и пробыть все предстоящие праздники.
В начале второго курса один из его старых недугов вновь дал знать о себе, истязая парня невыносимыми болями, заставляя истекать кровью, подавляя в молодом организме силы бороться и стремление жить.
Матвей, родившийся слабым, вынужденный проводить самые светлые и беззаботные годы жизни среди больничных стен, был окружён трепетной родительской заботой и лаской, которую вскоре возненавидел не меньше своих страданий. Всё преодолев, он поверил, что наконец-то исцелился и сможет жить, как другие сверстники... Но осознав, что страшная болезнь вернулась, Матвей окончательно потерял веру в будущее и пытался покончить с собой; отец с трудом сумел отговорить его не переступать роковую черту.
Всё же избрав обеими руками держаться за ускользающую жизнь, парень продолжил учёбу в институте, неоднократно пропуская лекции из-за обострений или пребывания в клиниках, специализирующихся на его страшной болезни. Обещая Андрею Георгиевичу не терять надежды и сопротивляться недугу до последнего вздоха, Матвей уговорил отца позволить ему встретить 1981 год с друзьями в сильных и непоколебимых горах, которые манили его с детства, — тот самый мир, где ещё сохранилась заветная частичка величия природы, а воздух был свеж и безгреховно чист.
Андрей Георгиевич опасался отпускать его в такую даль даже в сопровождении доверенных врачей и преданной охраны. А учитывая тот факт, что Матвей желал отправиться туда только с товарищами, которых знал со школьной скамьи, без ненавистных медиков и телохранителей, мужчина не переставал терзать себя за вынужденное согласие.
Дабы хоть немного успокоить своё отцовское сердце, Денисов-старший негласно отправил вслед за бесценным первенцем целую делегацию грамотных докторов и обученных бойцов, замаскированных под обычных туристов. Сам же планировал поскорее разобраться с неотложными делами и тридцатого приехать в горы, чтобы до конца праздников наблюдать за сыном и его компанией на расстоянии.
По упомянутой выше причине глава семьи не видел нужды украшать дом к приближающемуся Новому Году, а то, что он лишит младших детей долгожданного праздника, Андрея вполне устраивало.
* * *
Оставив позади унылые коридоры третьего этажа, невзрачная детская фигура торопливо спускалась по лестнице на первый этаж, уверенно придерживаясь за гладкие перила из красного дерева. Руки — в синяках и царапинах, с покрасневшими костяшками — были необычно крепки для маленького ребёнка. Никто в огромном доме и не подумал обработать ссадины на исхудалом теле мальчишки, уповая, что на сей раз они не затянутся на нём как на собаке и ненавистный ребёнок будет по-настоящему страдать.
Низкий, по воле отца доведённый до излишней худобы младший сын Андрея Георгиевича выглядел на шесть-семь годков, хотя мальчугану ещё в сентябре стукнуло восемь. В неказистой серой футболке и спортивных штанах, выцветших после многочисленных стирок, он походил на ребёнка малоимущих родителей. Не посвящённые во все тонкости взаимоотношений в семье Денисовых личности, видя его, полагали, что перед ними отпрыск кого-нибудь из прислуги, и обращались с мальчиком, как с бродячим щенком беспородной собаки. Отец безмолвно наблюдал за этим, не желая вмешиваться, а когда сын начинал твердить, что он Денисов, Андрей Георгиевич приказывал охране высечь оборванца. Впрочем, в большинстве случаев нелюбимое дитя запирали в комнате, скрывая от важных гостей.
Зная, насколько Матвея подавляет достаточно длинная тёмно-русая шевелюра брата, которую маленький Гриша любил собирать в небольшой хвост, лишний раз напоминая юноше о потере собственных волос и лысой голове, касаясь которой, тот чувствовал, как пальцы поражает судорожная дрожь, Денисов-старший отдал приказ побрить младшего налысо. Как бы мальчик ни просил не портить ему причёску, люди отца обездвижили его, невзирая на настойчивое сопротивление, и насильно сбрили волосы под корень, да так небрежно, что задели кожу в некоторых местах.
Горечь и неутолимая боль отражались в детских глазах, что по цвету напоминали спелые кофейные зёрна, стоило мальчику увидеть своё отражение. Но становилось в сотню раз больней, когда над лысой головой с кое-как замазанными зелёнкой порезами потешались окружающие. Однако даже после всего пережитого за восемь лет его глаза пока ещё не скрылись за ледяной плёнкой безразличия, в них не пылали искры безжалостности, а их обладатель хоть и пытался заставить себя возненавидеть весь мир и много кричал об этом, когда был рассержен, в действительности ещё не умел ненавидеть по-настоящему.
Обычно после школы Гриша оставался под надзором суровой няни, которая предпочитала забирать его чуть ли не в семь вечера, вынуждая мальчишку по завершении продлёнки ожидать её прихода возле раздевалки.
Третьеклассник старательно делал всё заданное на дом вместе с Олегом Волковым и Федей Могилевским — единственными существами на этой планете, которым он мог доверять. Не забывая о клятве, данной ещё в конце первого класса, юные Денисов и Волков стремились во всём друг друга превзойти, особенно если дело касалось знаний, ответов на уроках или выполнения домашних заданий. Могилевский же просто не желал от них отставать.
При всей так называемой конкуренции эта троица предпочитала вникать в новые темы сообща, а тот из них, кто был по тому или иному предмету лучше, обязательно объяснял сложные вещи остальным, чтобы они тоже смогли разобраться.
Олега никто не заставлял оставаться на продлёнке, и если бы он захотел, их с Федей забрали бы по окончании уроков. Но Волков настоял, чтобы в те дни, когда у него нет тренировок в спортивной секции, за ними приезжали после завершения работы группы продлённого дня. Светловолосый мальчуган лично договорился о таких условиях с Людмилой, которой Иван Николаевич Волков велел присматривать за старшим наследником и приёмышем, в коем предвидел преданного сторонника сына. Делал это Олег ради возможности подольше пообщаться с Гришей, хоть в этом товарищу никогда не признавался.
Вся их конкуренция возникла, собственно, из-за того, что Денисов желал быть с Волковым на равных, когда Олегу нравилось оберегать лучшего друга как драгоценного младшего брата.
Няня Гриши была высоченной мощной тёткой лет под пятьдесят. Помимо совсем неженственной фигуры, она обладала мужеподобным лицом, из-за чего прислуга Денисовых за глаза называла её — "мужик в юбке". Сам же подопечный дал ей прозвище "Надзиратель", что по случайности совпало с прошлой должностью этой особы. Возможно, её родители надеялись, что у дочери будет более нежный характер, раз записали в родильном доме Лялей, однако женщина отзывалась только на Ольгу Захаровну.
"Надзиратель" не ведала жалости и сострадания; ей была чужда пощада и грели душу горести других, но пуще всего Ольгу Захаровну забавляло отчаяние в людских глазах, неважно, взрослого или ребёнка. Вот только ей совсем не повезло с подопечным: ведь как бы с ним ни обращались, даже под тяжестью солёных детских слёз мальчишеский взор не знал той безысходности, что выдавали злосчастные взгляды приговорённых к смертной казни.
Итак, впервые за несколько дней Грише удалось ускользнуть от недоброй няни. Пусть он знал — рано или поздно будет пойман и наказан, — но стремился на кухню, надеясь застать там отца и упросить позволить ему пойти на Ёлку, что пройдёт в школе двадцать шестого декабря после четвёртого урока. Хоть первые десять попыток, увы, закончились плачевно, он не собирался сдаваться.
Новогодние Ёлки в "Летописи Знаний" обходились родителям в хорошую монету. Денисов-старший же был настолько богат, что для него эта цена была схожа с покупкой порции эскимо. Мужчина не хотел пускать среднего отпрыска на праздник из принципа.
Что касается младшей дочери Андрея, то пятилетняя Марина боялась отца как огня и никогда ни о чём его не просила. Глава семьи относился к ней получше, чем к Грише: она была сыта, опрятна, наряжалась в красивые платьица, но чрезмерная строгость со стороны отца и хмурой кормилицы, которая в основном и занималась воспитанием маленькой княжны, сделала девочку молчаливым запуганным существом, которое боялось по утрам открывать глаза и пересекаться с бессердечным миром.
Прошлым летом Гриша брал Марину с собой, когда сбежал из дома и гостил почти четыре недели в особняке Волковых. Воспользовавшись тем, что Андрей Георгиевич улетел с Матвеем на море, Гриша сумел привести план побега в действие.
В гостях девочка также всего боялась, пока не услышала особую мелодию, которую исполнял на фортепьяно Евгений, младший сын Ивана Николаевича Волкова. Игра этого одарённого ребёнка показалась Марине высшей степенью волшебства. Хоть Женя обладал непростым характером, рядом с ней ему хотелось быть хорошим. Музыка в его исполнении помогла Марине поверить в чудеса и придала уверенности, ещё девочке очень нравилось под неё танцевать. Тем не менее, когда отец и старший брат вернулись из заграницы и первый с огромным скандалом, проклиная Волковых, вернул младших детей домой, кормилица быстро превратила Марину в робкое создание.
Гришу не особо волновала Новогодняя Ёлка, и мальчик совсем не горел желанием проводить лишнее время в компании классной руководительницы и одноклассников, которые вечно смотрели на него, как на монстра, но Олегу очень хотелось с ним там побывать. Зная нрав Денисова, юный Волков пригрозил — если тот не придёт, объявить ему бойкот на двести лет и найти нового лучшего друга. Поэтому Гриша так настырно старался добиться у отца одобрения, невзирая на прошлые неудачи.
* * *
Грише повезло, он смог застать отца на светлой кухне, выполненной в стиле барокко, за чашкой зелёного чая, который тот предпочитал пить без сахара. Но не успел мальчишка сделать и пару шагов от двери, как услышал грозный голос Андрея Георгиевича:
— Ступай в свою комнату.
Андрей замер у стола — солидный джентльмен, одетый в вязаную кофту, застёгнутую на четыре пуговицы из пяти, благодаря чему возможно было рассмотреть ворот аккуратной сорочки; отглаженные брюки и туфли из натуральной кожи. Когда-то бравое, лицо теперь покрылось морщинами, казалось крайне утомлённым, и сложно было не заметить страшных синяков под карими глазами. Короткой шевелюрой, усами и бородой почти овладела седина. К слову, седеть Андрей начал в двадцать девять, когда врачи сомневались, что новорождённый Матвей дотянет до следующего утра. Потом был срок не больше семи дней, а после месяц, год… Однако, как Денисов-старший многократно заявлял, за всю жизнь он лишь раз был счастлив по-настоящему — когда услышал первое слово своего бесценного малыша — "папа". Теперь же, в сорок восемь, ему смело давали пятьдесят семь, а иногда и все пятьдесят девять.
Заметив, что Гриша пропустил отцовский наказ мимо ушей и остановился на безопасном расстоянии, направив на него настойчивый взгляд детских глаз, в которых отражалась отвага, Андрей Георгиевич повысил и без того суровый голос:
— Тебе не велено сюда заходить!
Сколько мальчик себя помнил, по приказу хозяина особняка в этом доме ему запрещали не только есть за общим столом, но и вообще появляться на кухне. о выходным Грише позволяли питаться в чулане под надзором Ольги Захаровны; ребёнка кормили дважды в сутки тарелкой каши на воде и никогда не давали добавки. По будням же мальчишка получал возможность завтракать и обедать в школе. Андрей Георгиевич ни за что бы не стал оплачивать ненавистному чаду школьное питание, но было одно обстоятельство, заставившее мужчину пойти на это. Федя Могилевский делился с Гришей едой, а юный Волков отдавал лучшему другу всю порцию и даже хотел уговорить Людмилу, чтобы она в следующем месяце заплатила за всех троих. Такого унижения Денисов-старший терпеть не стал и с тех пор регулярно оплачивал школьное питание среднему отпрыску, но взамен по будням запретил под страхом увольнения давать тому даже крошку хлеба на территории особняка.
— Я всю четверть учился без двоек и троек… — начал Гриша, но увидев холод в глазах отца, невольно взглянул на руки. — Ну, было несколько замечаний за поведение… — продолжал он, а выражение лица Андрея осталось прежним. — Я очень старался провести декабрь без драк. Правда-правда! Кодрян опрокинул горшок с фикусом, но весь класс показал Варваре Александровне на меня… Учительница велела идти к директору. Олега не было в школе, а Федьку с последних уроков забрала Герда Андреевна на репетицию к новогоднему празднику. Когда я возвращался в класс, увидел, как старшеклассники избивают его… Я не мог не вмешаться! — Лицо Гриши стало не по-детски серьёзным.
Отец лишь приблизил к устам полупустую чашку чая и осушил до дна.
— Сегодня получил пятёрки по русскому языку и граждановедению и четвёрку по математике. Пожалуйста, посмотрите мой дневник и убедитесь — я всю четверть старался! Он в ранце, — попросил мальчишка.
Денисов-старший как-то резко опустил пустую чашку на белоснежную скатерть и собрался вызвать охрану, которой приказывал не мозолить глаза, пока его милость трапезничает.
— Позвольте мне пойти на школьную Ёлку, отец! — сказал Гриша, осознав, что остаётся совсем немного времени на то, чтобы спасти эту попытку.
— Куда только смотрела твоя бездельница-няня, коль ты здесь оказался? Что ж, за все нарушения ты получишь сполна. А пока прочь с моих глаз, оборванец! — сообщил Андрей Георгиевич, повысив тон. Каждое слово, произнесённое устами этого человека, подобно сотне игл вонзилось в раненую душу ребёнка, обида и злость переполнили чашу терпения, и эмоции устремились наружу.
— Я инопланетянин? Нет. У меня шесть пар глаз и щупальца вместо рук? Нет! Может, ослиные уши? И снова нет, человеческие. Моя кожа зелёная в красный горошек? Смотри, она обычная! Я нормальный пацан! — нервно выкрикнул Гриша, подойдя к главе семьи слишком близко. — Почему ты меня ненавидишь, отец? Я такой же твой сын, как и Матвей! — В этот момент Гриша не мог объяснить себе, почему вдруг слёзы невольно потекли по щекам.
Последняя фраза отпрыска окончательно вывела Андрея Георгиевича из себя, и он яростно ударил Гришу напряжённой пятернёй по лицу, разбив губы в кровь и оттолкнув истощённое тело, отчего мальчишка упал на паркет.
— Если бы Матвей не нуждался в доноре, я бы никогда не позволил Диане рожать второго сына, — молвил мужчина зловещим голосом и, подойдя к ребёнку, грубо схватил за ворот футболки и оторвал от пола. — А когда, казалось, нам удалось произвести на свет после трёх неудачных попыток здоровое и выносливое спасение для нашего сокровища — первая закончилась у Дианы выкидышем, второй раз ребёнок задушился пуповиной, третий не прожил и суток, — выяснилось, что ты не подходишь! Позже профессор Емельянов, царствие ему небесное, нашёл другой способ спасти моего ребёнка. А ты остался как бельмо на глазу и все эти годы продолжаешь бесить нас с Матвеем своим бесполезным существованием… — рассказал он, чуть не срываясь на судорожный смех. — Умри же, щенок!
— Андрей Георгиевич! — Просторное помещение оглушил ужасный голос Ольги Захаровны, заставив хозяина особняка опомниться и остановиться.
— Где тебя носило? Как ты посмела оставить сие существо без присмотра и вынудить меня тратить на него время?! — грозно закричал Андрей.
— Клянусь, господин, подобное произошло в последний раз. Зверьё вас больше не потревожит, — произнесла няня обычным тоном.
— Надеюсь, в противном случае я буду вынужден искать новую няню, а ты вернёшься в родную тюрьму, но уже в качестве приговорённой, — пригрозил хозяин и, швырнув Гришу Ольге Захаровне, приказал:
— Отдери щенка как сидорову козу, а после запри в его комнате!
Страшные губы "Надзирателя", безобразность которых не в силах был скрыть не один слой помады, довольно растянулись. Женщина, скрутив исхудавшие руки мальчика, сковала их наручниками и громко ответила:
— Исполню с превеликим удовольствием! А вам советую включить музыку, желательно погромче.
* * *
Глава 1 "Дом, в котором нет места светлому празднику"
Белые хлопья, чистые, подобно детским душам, и холодные, как очерствевшие сердца многих взрослых, неспешно опускались на улицы города, придавая второй половине декабря исконно зимний вид. Разноцветные огоньки, окна зданий, ёлки — всё сияло, сверкало, вторя блеску морозного серебра, — в Блэкграде оставалось восемь дней до Нового Года. Правда, на знаменитой Майской улице, одной из центральных, дух предстоящего празднества, похоже, впопыхах пропустил значительную частную территорию. В изящном трёхэтажном особняке, на протяжении столетий принадлежавшем династии князей Денисовых, нельзя было найти и малейшего намёка на приближение волшебной ночи. Времени, способного объединить людей всех возрастов, кого угодно... Но только не эту семью.
Всё дело в том, что старший сын главы семейства, девятнадцатилетний Матвей, несколько дней назад улетел с друзьями в горы, где планировал не только встретить Новый Год, но и пробыть все предстоящие праздники.
В начале второго курса один из его старых недугов вновь дал знать о себе, истязая парня невыносимыми болями, заставляя истекать кровью, подавляя в молодом организме силы бороться и стремление жить.
Матвей, родившийся слабым, вынужденный проводить самые светлые и беззаботные годы жизни среди больничных стен, был окружён трепетной родительской заботой и лаской, которую вскоре возненавидел не меньше своих страданий. Всё преодолев, он поверил, что наконец-то исцелился и сможет жить, как другие сверстники... Но осознав, что страшная болезнь вернулась, Матвей окончательно потерял веру в будущее и пытался покончить с собой; отец с трудом сумел отговорить его не переступать роковую черту.
Всё же избрав обеими руками держаться за ускользающую жизнь, парень продолжил учёбу в институте, неоднократно пропуская лекции из-за обострений или пребывания в клиниках, специализирующихся на его страшной болезни. Обещая Андрею Георгиевичу не терять надежды и сопротивляться недугу до последнего вздоха, Матвей уговорил отца позволить ему встретить 1981 год с друзьями в сильных и непоколебимых горах, которые манили его с детства, — тот самый мир, где ещё сохранилась заветная частичка величия природы, а воздух был свеж и безгреховно чист.
Андрей Георгиевич опасался отпускать его в такую даль даже в сопровождении доверенных врачей и преданной охраны. А учитывая тот факт, что Матвей желал отправиться туда только с товарищами, которых знал со школьной скамьи, без ненавистных медиков и телохранителей, мужчина не переставал терзать себя за вынужденное согласие.
Дабы хоть немного успокоить своё отцовское сердце, Денисов-старший негласно отправил вслед за бесценным первенцем целую делегацию грамотных докторов и обученных бойцов, замаскированных под обычных туристов. Сам же планировал поскорее разобраться с неотложными делами и тридцатого приехать в горы, чтобы до конца праздников наблюдать за сыном и его компанией на расстоянии.
По упомянутой выше причине глава семьи не видел нужды украшать дом к приближающемуся Новому Году, а то, что он лишит младших детей долгожданного праздника, Андрея вполне устраивало.
Оставив позади унылые коридоры третьего этажа, невзрачная детская фигура торопливо спускалась по лестнице на первый этаж, уверенно придерживаясь за гладкие перила из красного дерева. Руки — в синяках и царапинах, с покрасневшими костяшками — были необычно крепки для маленького ребёнка. Никто в огромном доме и не подумал обработать ссадины на исхудалом теле мальчишки, уповая, что на сей раз они не затянутся на нём как на собаке и ненавистный ребёнок будет по-настоящему страдать.
Низкий, по воле отца доведённый до излишней худобы младший сын Андрея Георгиевича выглядел на шесть-семь годков, хотя мальчугану ещё в сентябре стукнуло восемь. В неказистой серой футболке и спортивных штанах, выцветших после многочисленных стирок, он походил на ребёнка малоимущих родителей. Не посвящённые во все тонкости взаимоотношений в семье Денисовых личности, видя его, полагали, что перед ними отпрыск кого-нибудь из прислуги, и обращались с мальчиком, как с бродячим щенком беспородной собаки. Отец безмолвно наблюдал за этим, не желая вмешиваться, а когда сын начинал твердить, что он Денисов, Андрей Георгиевич приказывал охране высечь оборванца. Впрочем, в большинстве случаев нелюбимое дитя запирали в комнате, скрывая от важных гостей.
Зная, насколько Матвея подавляет достаточно длинная тёмно-русая шевелюра брата, которую маленький Гриша любил собирать в небольшой хвост, лишний раз напоминая юноше о потере собственных волос и лысой голове, касаясь которой, тот чувствовал, как пальцы поражает судорожная дрожь, Денисов-старший отдал приказ побрить младшего налысо. Как бы мальчик ни просил не портить ему причёску, люди отца обездвижили его, невзирая на настойчивое сопротивление, и насильно сбрили волосы под корень, да так небрежно, что задели кожу в некоторых местах.
Горечь и неутолимая боль отражались в детских глазах, что по цвету напоминали спелые кофейные зёрна, стоило мальчику увидеть своё отражение. Но становилось в сотню раз больней, когда над лысой головой с кое-как замазанными зелёнкой порезами потешались окружающие. Однако даже после всего пережитого за восемь лет его глаза пока ещё не скрылись за ледяной плёнкой безразличия, в них не пылали искры безжалостности, а их обладатель хоть и пытался заставить себя возненавидеть весь мир и много кричал об этом, когда был рассержен, в действительности ещё не умел ненавидеть по-настоящему.
Обычно после школы Гриша оставался под надзором суровой няни, которая предпочитала забирать его чуть ли не в семь вечера, вынуждая мальчишку по завершении продлёнки ожидать её прихода возле раздевалки.
Третьеклассник старательно делал всё заданное на дом вместе с Олегом Волковым и Федей Могилевским — единственными существами на этой планете, которым он мог доверять. Не забывая о клятве, данной ещё в конце первого класса, юные Денисов и Волков стремились во всём друг друга превзойти, особенно если дело касалось знаний, ответов на уроках или выполнения домашних заданий. Могилевский же просто не желал от них отставать.
При всей так называемой конкуренции эта троица предпочитала вникать в новые темы сообща, а тот из них, кто был по тому или иному предмету лучше, обязательно объяснял сложные вещи остальным, чтобы они тоже смогли разобраться.
Олега никто не заставлял оставаться на продлёнке, и если бы он захотел, их с Федей забрали бы по окончании уроков. Но Волков настоял, чтобы в те дни, когда у него нет тренировок в спортивной секции, за ними приезжали после завершения работы группы продлённого дня. Светловолосый мальчуган лично договорился о таких условиях с Людмилой, которой Иван Николаевич Волков велел присматривать за старшим наследником и приёмышем, в коем предвидел преданного сторонника сына. Делал это Олег ради возможности подольше пообщаться с Гришей, хоть в этом товарищу никогда не признавался.
Вся их конкуренция возникла, собственно, из-за того, что Денисов желал быть с Волковым на равных, когда Олегу нравилось оберегать лучшего друга как драгоценного младшего брата.
Няня Гриши была высоченной мощной тёткой лет под пятьдесят. Помимо совсем неженственной фигуры, она обладала мужеподобным лицом, из-за чего прислуга Денисовых за глаза называла её — "мужик в юбке". Сам же подопечный дал ей прозвище "Надзиратель", что по случайности совпало с прошлой должностью этой особы. Возможно, её родители надеялись, что у дочери будет более нежный характер, раз записали в родильном доме Лялей, однако женщина отзывалась только на Ольгу Захаровну.
"Надзиратель" не ведала жалости и сострадания; ей была чужда пощада и грели душу горести других, но пуще всего Ольгу Захаровну забавляло отчаяние в людских глазах, неважно, взрослого или ребёнка. Вот только ей совсем не повезло с подопечным: ведь как бы с ним ни обращались, даже под тяжестью солёных детских слёз мальчишеский взор не знал той безысходности, что выдавали злосчастные взгляды приговорённых к смертной казни.
Итак, впервые за несколько дней Грише удалось ускользнуть от недоброй няни. Пусть он знал — рано или поздно будет пойман и наказан, — но стремился на кухню, надеясь застать там отца и упросить позволить ему пойти на Ёлку, что пройдёт в школе двадцать шестого декабря после четвёртого урока. Хоть первые десять попыток, увы, закончились плачевно, он не собирался сдаваться.
Новогодние Ёлки в "Летописи Знаний" обходились родителям в хорошую монету. Денисов-старший же был настолько богат, что для него эта цена была схожа с покупкой порции эскимо. Мужчина не хотел пускать среднего отпрыска на праздник из принципа.
Что касается младшей дочери Андрея, то пятилетняя Марина боялась отца как огня и никогда ни о чём его не просила. Глава семьи относился к ней получше, чем к Грише: она была сыта, опрятна, наряжалась в красивые платьица, но чрезмерная строгость со стороны отца и хмурой кормилицы, которая в основном и занималась воспитанием маленькой княжны, сделала девочку молчаливым запуганным существом, которое боялось по утрам открывать глаза и пересекаться с бессердечным миром.
Прошлым летом Гриша брал Марину с собой, когда сбежал из дома и гостил почти четыре недели в особняке Волковых. Воспользовавшись тем, что Андрей Георгиевич улетел с Матвеем на море, Гриша сумел привести план побега в действие.
В гостях девочка также всего боялась, пока не услышала особую мелодию, которую исполнял на фортепьяно Евгений, младший сын Ивана Николаевича Волкова. Игра этого одарённого ребёнка показалась Марине высшей степенью волшебства. Хоть Женя обладал непростым характером, рядом с ней ему хотелось быть хорошим. Музыка в его исполнении помогла Марине поверить в чудеса и придала уверенности, ещё девочке очень нравилось под неё танцевать. Тем не менее, когда отец и старший брат вернулись из заграницы и первый с огромным скандалом, проклиная Волковых, вернул младших детей домой, кормилица быстро превратила Марину в робкое создание.
Гришу не особо волновала Новогодняя Ёлка, и мальчик совсем не горел желанием проводить лишнее время в компании классной руководительницы и одноклассников, которые вечно смотрели на него, как на монстра, но Олегу очень хотелось с ним там побывать. Зная нрав Денисова, юный Волков пригрозил — если тот не придёт, объявить ему бойкот на двести лет и найти нового лучшего друга. Поэтому Гриша так настырно старался добиться у отца одобрения, невзирая на прошлые неудачи.
— Ступай в свою комнату.
Андрей замер у стола — солидный джентльмен, одетый в вязаную кофту, застёгнутую на четыре пуговицы из пяти, благодаря чему возможно было рассмотреть ворот аккуратной сорочки; отглаженные брюки и туфли из натуральной кожи. Когда-то бравое, лицо теперь покрылось морщинами, казалось крайне утомлённым, и сложно было не заметить страшных синяков под карими глазами. Короткой шевелюрой, усами и бородой почти овладела седина. К слову, седеть Андрей начал в двадцать девять, когда врачи сомневались, что новорождённый Матвей дотянет до следующего утра. Потом был срок не больше семи дней, а после месяц, год… Однако, как Денисов-старший многократно заявлял, за всю жизнь он лишь раз был счастлив по-настоящему — когда услышал первое слово своего бесценного малыша — "папа". Теперь же, в сорок восемь, ему смело давали пятьдесят семь, а иногда и все пятьдесят девять.
Заметив, что Гриша пропустил отцовский наказ мимо ушей и остановился на безопасном расстоянии, направив на него настойчивый взгляд детских глаз, в которых отражалась отвага, Андрей Георгиевич повысил и без того суровый голос:
— Тебе не велено сюда заходить!
Сколько мальчик себя помнил, по приказу хозяина особняка в этом доме ему запрещали не только есть за общим столом, но и вообще появляться на кухне. о выходным Грише позволяли питаться в чулане под надзором Ольги Захаровны; ребёнка кормили дважды в сутки тарелкой каши на воде и никогда не давали добавки. По будням же мальчишка получал возможность завтракать и обедать в школе. Андрей Георгиевич ни за что бы не стал оплачивать ненавистному чаду школьное питание, но было одно обстоятельство, заставившее мужчину пойти на это. Федя Могилевский делился с Гришей едой, а юный Волков отдавал лучшему другу всю порцию и даже хотел уговорить Людмилу, чтобы она в следующем месяце заплатила за всех троих. Такого унижения Денисов-старший терпеть не стал и с тех пор регулярно оплачивал школьное питание среднему отпрыску, но взамен по будням запретил под страхом увольнения давать тому даже крошку хлеба на территории особняка.
— Я всю четверть учился без двоек и троек… — начал Гриша, но увидев холод в глазах отца, невольно взглянул на руки. — Ну, было несколько замечаний за поведение… — продолжал он, а выражение лица Андрея осталось прежним. — Я очень старался провести декабрь без драк. Правда-правда! Кодрян опрокинул горшок с фикусом, но весь класс показал Варваре Александровне на меня… Учительница велела идти к директору. Олега не было в школе, а Федьку с последних уроков забрала Герда Андреевна на репетицию к новогоднему празднику. Когда я возвращался в класс, увидел, как старшеклассники избивают его… Я не мог не вмешаться! — Лицо Гриши стало не по-детски серьёзным.
Отец лишь приблизил к устам полупустую чашку чая и осушил до дна.
— Сегодня получил пятёрки по русскому языку и граждановедению и четвёрку по математике. Пожалуйста, посмотрите мой дневник и убедитесь — я всю четверть старался! Он в ранце, — попросил мальчишка.
Денисов-старший как-то резко опустил пустую чашку на белоснежную скатерть и собрался вызвать охрану, которой приказывал не мозолить глаза, пока его милость трапезничает.
— Позвольте мне пойти на школьную Ёлку, отец! — сказал Гриша, осознав, что остаётся совсем немного времени на то, чтобы спасти эту попытку.
— Куда только смотрела твоя бездельница-няня, коль ты здесь оказался? Что ж, за все нарушения ты получишь сполна. А пока прочь с моих глаз, оборванец! — сообщил Андрей Георгиевич, повысив тон. Каждое слово, произнесённое устами этого человека, подобно сотне игл вонзилось в раненую душу ребёнка, обида и злость переполнили чашу терпения, и эмоции устремились наружу.
— Я инопланетянин? Нет. У меня шесть пар глаз и щупальца вместо рук? Нет! Может, ослиные уши? И снова нет, человеческие. Моя кожа зелёная в красный горошек? Смотри, она обычная! Я нормальный пацан! — нервно выкрикнул Гриша, подойдя к главе семьи слишком близко. — Почему ты меня ненавидишь, отец? Я такой же твой сын, как и Матвей! — В этот момент Гриша не мог объяснить себе, почему вдруг слёзы невольно потекли по щекам.
Последняя фраза отпрыска окончательно вывела Андрея Георгиевича из себя, и он яростно ударил Гришу напряжённой пятернёй по лицу, разбив губы в кровь и оттолкнув истощённое тело, отчего мальчишка упал на паркет.
— Если бы Матвей не нуждался в доноре, я бы никогда не позволил Диане рожать второго сына, — молвил мужчина зловещим голосом и, подойдя к ребёнку, грубо схватил за ворот футболки и оторвал от пола. — А когда, казалось, нам удалось произвести на свет после трёх неудачных попыток здоровое и выносливое спасение для нашего сокровища — первая закончилась у Дианы выкидышем, второй раз ребёнок задушился пуповиной, третий не прожил и суток, — выяснилось, что ты не подходишь! Позже профессор Емельянов, царствие ему небесное, нашёл другой способ спасти моего ребёнка. А ты остался как бельмо на глазу и все эти годы продолжаешь бесить нас с Матвеем своим бесполезным существованием… — рассказал он, чуть не срываясь на судорожный смех. — Умри же, щенок!
— Андрей Георгиевич! — Просторное помещение оглушил ужасный голос Ольги Захаровны, заставив хозяина особняка опомниться и остановиться.
— Где тебя носило? Как ты посмела оставить сие существо без присмотра и вынудить меня тратить на него время?! — грозно закричал Андрей.
— Клянусь, господин, подобное произошло в последний раз. Зверьё вас больше не потревожит, — произнесла няня обычным тоном.
— Надеюсь, в противном случае я буду вынужден искать новую няню, а ты вернёшься в родную тюрьму, но уже в качестве приговорённой, — пригрозил хозяин и, швырнув Гришу Ольге Захаровне, приказал:
— Отдери щенка как сидорову козу, а после запри в его комнате!
Страшные губы "Надзирателя", безобразность которых не в силах был скрыть не один слой помады, довольно растянулись. Женщина, скрутив исхудавшие руки мальчика, сковала их наручниками и громко ответила:
— Исполню с превеликим удовольствием! А вам советую включить музыку, желательно погромче.
