Читателям > Каталог книг издательства "Москва" > Города и люди > Дан Лири и потерянный мир
На данной странице сайта представлена первая глава книги Города и люди.
Евгения Петухова, известная в узком кругу своих читателей под псевдонимом Ева Гайлеш, проснулась утром со знакомым ощущением начинающегося писательского зуда. Чувство это было не противное, а, скорее, приятное, но беспокоящее, суетливое и не дающее доспать оставшиеся до звонка будильника сорок минут. Женя вздохнула, хорошо понимая, что ни спать, ни жить спокойно в ближайшее время ей не придется, и отправилась в ванную приводить себя в порядок. Пока чистила зубы и принимала душ, по привычке пыталась проанализировать, что именно послужило толчком к хорошо известному ей состоянию, которое заключается в необъяснимом желании догнать и найти что–то важное, что никак невозможно упустить. Она хорошо знала: как только это «что–то» будет схвачено и опознано, последуют несколько часов/дней/недель исступленного стучания по клавиатуре компьютера в необъяснимой спешке и ажиотаже: успеть, зафиксировать, запечатлеть! Фразы начнут возникать в голове мгновенно, как будто их кто–то диктует, и тут главное – не отвлекаться, чтобы не сбиться с мысли, и спешить напечатать все, что обретает форму. Конечно, в этот период очень мешают потребность есть и спать и необходимость выходить из дома и общаться с людьми. Потому что общение с кем бы то ни было, кроме себя самой, в такие моменты вредно и разрушительно. Оно останавливает творчество и не дает зуду успокоиться и вылиться в привычный вид – рассказ или повесть. А если зуд не уймется, последствия могут быть самыми неприятными: разболится голова, испортится настроение, нахлынет тоска, вплоть до депрессии. Нет–нет, творческому процессу ничего не должно мешать, а первые признаки волнения от зарождающегося замысла Евгения давно научилась отличать от любых других симптомов.
Размышлять и анализировать лучше всего в воде, и, направив на себя теплую струю душа, Ева Гайлеш скоро нашла ответ на вопрос о первопричине: конечно же, это был сон, приснившийся под утро. Мало того, что сон был странным, как и большинство Евиных снов, он оказался еще и очень подробным и ярким. Дело было так: вот возвращается Евгения домой из командировки, входит в квартиру, а там ее встречает мама. Маме лет тридцать пять, одета она с свой любимый синий костюм – юбка-годе и жилет, под жилетом блестящая блузка. Мама почему-то сильно недовольна, сразу с порога начинает ругать дочь за разные провинности, главная из которых – Женя бросила своих маленьких детей, укатила в Ирландию развлекаться, а малыши даже не накормлены. А малыши – сын и дочка – сидят тут же рядом и хнычут, но, как понимает Евгения, не от голода, а от того, что Женина родительница очень сурово и резко отчитывает ее. Конечно, оставлять маленьких детей без присмотра и еды на несколько дней – это безобразие, соглашается Евгения, послушно кивая. Но претензии у мамы еще не закончились. Она гневно трясет круто завитыми локонами и обрушивает на дочь еще один, убийственный, по ее мнению, аргумент: «А ты хоть в курсе, что твой муж ушел от тебя?» Женя не в курсе, но новость ее не расстраивает: ну ушел и ушел, невелика потеря. «Ты хоть о них подумай!» – и мама тыкает наманикюренным пальцем в сторону внука и внучки, которые ревут уже в голос, мало что понимая, но поддерживая бабушку.
На этом моменте сон закончился, оставив после себя много вопросов. Ответы на них Евгения давала самой себе последовательно, не торопясь, нанося макияж перед неудобным гостиничным зеркалом. И почему в гостиницах всегда так мало света? Над кроватью тусклые светильники, даже в ванной, где лампа поярче, видно плохо. Ну как тут ровно накрасить глаза?
Итак, вопрос первый. Почему во сне мама всегда молодая и почти всегда отчитывает Женю? Здесь все понятно: яркие впечатления детства. Кроме того, Евгении приятно видеть и вспоминать маму в расцвете молодости и красоты. А постоянная критика в адрес дочери – ничего не поделаешь, реальность. Сейчас, правда, мама смягчилась. Иногда признает, что не все, что делает Женя, никуда не годится. Бывает, даже хвалит и благодарит за заботу. Можно сказать, время и возраст пошли на пользу их отношениям.
Вопрос второй – дети. Дети во сне были настоящие, Анечка и Мишенька, одежда на них была та самая, из далекого прошлого, когда–то заботливо купленная Евгенией: фиолетовые бриджи и розовая футболка на дочке, голубой костюмчик у сына. Косичка у Ани была заплетена Жениной рукой – свой почерк в прическе она бы не спутала с чужим. Но почему дети маленькие? Сейчас оба взрослые, у каждого своя семья, у Евгении, слава богу, двое внуков, намечается третий. Дома ее никто не ждет, квартира давно опустела, детского хныканья или плача там точно не услышишь… Есть, правда, две кошки – Мельпомена и Терпсихора, но их на время командировки в Ирландию Женя пристроила к соседке. Но и на второй вопрос ответ лежал на поверхности. Конечно, как любая мать, она скучает по детям, по их детству. По тому благословенному времени, когда они все втроем любили друг друга глубокой безусловной любовью, без всяких оговорок. Какая это была сплоченная команда – Женя, Аня, Миша! Нет, сейчас, конечно, не хуже, чувства те же, но уже каждый сам по себе, в своей жизни. Неизбежность, вздохнула Ева Гайлеш. Детей рожаешь не себе, а этому миру, хоть он этого и не заслуживает.
Ладно, идем дальше. Что это за муж, который ее бросил? Здесь надо поднапрячься. У Евгении было три замужества, но ни один из супругов не покидал ее по собственной воле. Первый погиб в результате несчастного случая, двух других пришлось мягко подталкивать к уходу. Потребовалось время, пока они поняли намеки, и освободившаяся Женя смогла почувствовать облегчение (это во второй истории) и явную радость (в третьем случае). О каком из мужей говорила мама? Скорее всего, о первом – тогда Женя действительно сильно переживала, но потом написала повесть «Потерянный мир» и успокоилась.
Больше, чем вопрос об ушедшем муже, волновала Евгению другая мысль. Почему мама предстала с длинными, закрученными тугими кольцами волосами? Ведь в жизни она всегда носила стрижку: волосы были тонкими, непослушными, отрастить их никак не удавалось. Что это значит: нереализованные мечты? Несбывшиеся надежды? Неоправдавшиеся ожидания?
Так и не разгадав эту загадку, Ева Гайлеш закончила несложный макияж, заварила в большой кружке растворимый кофе из пакетика и подошла к окну, пытаясь разглядеть небо. Для этого действительно надо было сильно постараться: оба окна номера выходили во двор-колодец. Напротив и по бокам – желтые стены с матовыми глазницами окон. Внизу – квадрат асфальта. Сверху – бело-серое полотно, которое в Ирландии называется небом. Ева грела руки о кружку, пялилась в это бесцветное пространство и пыталась поймать за хвост ускользающее предчувствие. А оно пряталось, как юркая ящерица, и одновременно манило.
В Ирландии, как и в Великобритании, в гостиничных номерах непременно есть электрический чайник и набор пакетиков – разные сорта чая, кофе, на любой вкус. Маленькие коробочки со сливками – как без этого? Вспомнилась фраза из второсортной книжки современного английского автора: «Хозяйка не смогла угостить гостей чаем, потому что в доме не было молока». Традиции! Ева пила горячий кофе маленькими глотками и думала о странных закономерностях судьбы. Вот сейчас ее занесло в городок под названием Дан Лири, недалеко от Дублина, прямо на побережье холодного неприветливого моря, посреди зеленых лужаек, кажущихся серыми и мрачными под низким пасмурным небом. Но стоит выглянуть солнцу – и все вокруг преображается: трава играет яркими красками, морская гладь синеет, добротные краснокирпичные домики манят уютом… Почему солнечная погода здесь так редко?
А главное – какие жизненные хитросплетения привели писательницу именно сюда? Получается, все дело в ее имени. Не была бы она Евой Гайлеш – не стояла бы сейчас у окна в Дан Лири, в красивом, но слегка потрепанном отеле «Роял Марин», где, как говорят, когда-то гостила сама королева Виктория.
Когда пару десятков лет назад Евгения Петухова – начинающий автор, работающий в жанре «дамский социальный рассказ» – решила взять себе красивый псевдоним, она остановилась перед непростым выбором: либо учесть свои польские корни по маминой линии и перевести фамилию на польский, став Евой Гайлеш, либо вспомнить далеких семитских родственников отца и назваться Хавой Тарнголь. Она почти склонилась ко второму варианту (уж больно классно звучало), но сведущая подруга просветила, что «тарнголь» на иврите означает не только «петух», но также «самец, мужчина». Поскольку в направление Жениного творчества самец никак не укладывался, выбор был сделан в пользу Евы, что, как показало время, сыграло свою роль в дальнейшей судьбе писательницы. Еву стали принимать за польку, чему немало способствовала ее внешность, унаследованная от предков по женской линии: круглое лицо, высокие скулы, голубые глаза, русые волосы. Действительно, на Хаву она была совсем не похожа. Критики так и писали: «Вышел новый сборник рассказов польской писательницы, виртуозно владеющей русским языком». Ева сначала оправдывалась: это просто имя, а по-польски я даже не говорю. Потом перестала. Налет иностранщины придавал некую загадочность: хоть Польша и рядом, но все же – заграница. Потом ее пригласили редактором в журнал «Вестник славянских культур», а вскоре после этого – в Институт славянской культуры на кафедру славяноведения и культурологии.
Интересно, как бы сложилась карьера писательницы Хавы Тарнголь? Преподавала бы в Еврейском институте в Москве? Или иммигрировала бы в Германию, предоставляющую гранты и льготы евреям в знак признания своей вины? А может быть, уже сидела бы в Тель-Авиве, на берегу Средиземного моря, крошечный кусочек которого достался-таки Израилю. Никто не знает, потому что нет такого автора. А есть Ева Гайлеш, которая, не только пишет рассказы, но и ведет рубрику «Славянская мозаика» и отвечает за укрепление связей с польскими коллегами. С одной из них – приятной и очень активной Боженой Новак – Ева познакомилась на конференции в Лодзи. Благодаря Божене, срок дружбы и сотрудничества с которой перевалил за десяток лет, писательница и оказалась в данный момент на родине кельтов. Пани Новак, всегда отличавшаяся неусидчивостью и склонностью к перемене мест, вздумала замутить новый проект в Дублине, где польская диаспора, как известно, давно пустила прочные корни. Партнеры и соавторы нашлись быстро, пилотный выпуск альманаха «Кельты и славяне» был подготовлен за считанные недели, осталось лишь обсудить некоторые организационные моменты. Ева, как автор и соратник, была вызвана на совещание в столицу Ирландии, что порадовало и встряхнуло: путешествия, новые картинки, свежие впечатления всегда давали материал для творчества и вызывали душевный подъем. Как сейчас.
Закончив с кофе, Евгения накинула плащ и спустилась в холл отеля. Позавтракать она решила в городе – в гостинице слишком дорого и помпезно, ей это не нужно. Она вышла во двор, вдохнула новый для нее ирландский запах – немного дыма, немного туманного серого утра, нотка морского бриза. Ведь море – вот оно: серое, тревожное, истыканное остриями корабельных мачт дан лиринского порта. Ева спустилась с холма, на котором располагался роскошный «Роял Марин», и направилась в сторону моря, туда, где торчал одинокой башенкой маяк. Не дойдя до пирса, она повернула налево, к железнодорожной станции.
Дублин – сравнительно небольшой город. Небольшой из-за того, что все примыкающие к нему окрестности имеют собственный статус и считаются отдельными населенными пунктами. Столица не стремится поглотить их, а снисходительно терпит наличие под боком многочисленных самостоятельных точек – Брей, Киллини, Дундрум, Буттерстаун, Пальмерстаун… Когда Евгения впервые прочитала название городка, где подруга Божена рекомендовала ей остановиться (цены ниже, чем в Дублине, а виды намного лучше), она была смущена: Dun Laoghaire – как это произносить? Дун Лаоаре? Дан Лагаре? Неожиданно оказалось – Дан Лири. Гэльский язык, наследие кельтов. Находится этот Дан Лири в двадцати минутах езды на поезде от центра столицы. Все рядом.
Евгения вышла на платформу и нашла нужное направление – станция Тара-стрит, именно туда надо попасть. Тара – фамилия ирландского революционера. Тут многое названо в честь участников так называемого Пасхального восстания 1916 года. Ни королей, ни королев в дублинской топонимике не осталось. Все сплошь повстанцы, борцы за независимость страны: Тара, О’Коннелл, Пирс… Она села в вагон и устроилась у окна. Дан Лири и морской берег остались позади. На смену пришел простой пейзаж: камни, пригорки, лужайки. Бетонные укрепления, низкие массивные здания. Вот и нужная станция.
Ева вышла из вагона и направилась через самый центр в сторону польского квартала – именно там жила Божена. Она шла и с любопытством разглядывала все вокруг: в отличие от просторного Дан Лири столица казалась мрачноватой, приземистой, здесь преобладали низкорослые здания из серого и красного камня. С обеих сторон периодически вырастали загадочные замки, в которых поклонники Гарри Поттера непременно узнали бы Хогвартс. Мелькнул за деревьями Тринити-колледж, еще помнящий вальяжного и ироничного Оскара Уайльда, поманил зубчатыми башнями Дублинский костел. Евгения перешла темную реку Лиффи по мосту О’Коннелли и свернула направо, где уже виднелась вывеска “Mleko”. Это означало – братья-поляки рядом. Дом, где процветал союз кельтов и славян, нашелся быстро и вовремя: короткий период хорошей погоды, выпавший на это утро, закончился, и начинал накрапывать нудный серый дождь, обещающий перейти в затянувшийся ливень.
* * *
– Смотри, что придумали наши ирландские коллеги-психологи, – сказала Божена после того, как приветственные объятия и обмен любезностями были завершены. Она ткнула карандашом в экран, где висела не очень понятная заставка. – Проанализируем и включим обзорную статью в следующий номер.
– Что это?
– Психологический тест. Как заявлено – универсальный. Без учета национального менталитета и культурно–исторического контекста. Как думаешь, это работает?
– Вряд ли, – Ева с сомнением покачала головой. – Наверное, очередная бесполезная игрушка. Что–нибудь на выявление типа темперамента?
– Нет, здесь все круче. Смотри, всего десять вопросов. Ответы «да» и «нет». Каждый выбор – это развилка. То есть изначально есть всего две опции, потом четыре, потом восемь…
– В конце 1024. – резюмировала Евгения, отличавшаяся умением быстро считать в уме. – Что, есть такое количество характеристик?
– В том-то и дело, что нет, – торжествующе объявила подруга.
– А что тогда на выходе?
– Ничего. Человек отвечает на десять вопросов, получает распечатку со своими ответами и – свободен.
– Не пойму, в чем тогда смысл.
– Я тоже пока не очень понимаю. Но ирландские коллеги говорят – результат потрясающий. Испытуемый начинает задумываться и сам делает выводы.
Ева хмыкнула.
– Это как-то совсем по-детски: заполни анкету, просто чтобы получить удовольствие от процесса… Мы в школе так развлекались.
– Согласна. Но что-то в этом должно быть – иначе ирландцы не носились бы с этим, как курица с яйцом. Пробовать будешь?
Ева пожала плечами.
– Потом, если время останется. Давай сначала по делу. И по чаю.
* * *
Ева не любила пиво, поэтому пила чай. А Божена в Ирландии пристрастилась к «Гиннесу» – такому темному, что, казалось, воду для него берут из черной реки Лиффи. В процессе оживленной дискуссии было выпито пять чашек и три пинты – вот сколько жидкости потребовалось, чтобы обеспечить нормальную умственную работу двум вполне состоявшимся в своей области дамам. Через некоторое время в небольшую съемную квартирку постучались и другие соавторы, готовые принять участие в обсуждении сборника. Когда важнейшие вопросы по организации и оформлению были решены, кто-то отправился на балкон покурить, кто–то завел приятную и неделовую беседу, а Евгения, вспомнив об отложенном деле, уселась к компьютеру и, найдя нужную страницу, нажала «Начать тестирование».
Перед ее глазами возникли большие буквы вопроса: «Способны ли вы убить человека?» Вот так выбор. Ну ирландцы, ну молодцы. Значит, это первая развилка, основополагающий момент. Круто. Ева хмыкнула и, секунду поколебавшись, нажала «да». Выплыл вопрос номер два, еще краше: «Можете ли вы убить кролика?» Прикол, подумала Евгения. А почему такая последовательность? Интересно, что там дальше – про убийство комаров и мух? Она нажала «нет».
Вопреки ожиданиям, третий выбор не имел никакой видимой связи с предыдущими. «Вы сильный человек?» – вопрошала бездушная машина. «Да», – ответила Ева. Компьютер тут же выдал следующий каверзный вопрос: «Считаете ли вы себя черствым и бесчувственным человеком?»
Вот засада. Скорее, это не она сама, а окружающие считали ее бездушной. Мама говорила – эгоистка, равнодушная к чужим чувствам. В детстве и юности Жене поручались дела, которые были не под силу более добрым и чутким. Например, вызвать ветеринарную службу, чтобы усыпить старого пса. Навещать в больнице умирающую бабушку. Договориться с похоронным агентством. Ругаться в диспетчерской, чтобы починили батареи.
– Все к столу! – крикнула Божена. Она справедливо полагала, что обсуждать дела надо на голодный желудок, а когда вопросы решены, стоит вознаградить себя и других плотным угощением и легкой застольной беседой.
Евгения с непонятным сожалением оторвалась от экрана ради рыбы с жареной картошкой.
* * *
Обратно в Дан Лири она возвращалась уже затемно. День оставил приятное послевкусие от выполненной программы и легкую усталость от интенсивного общения и обилия разговоров. Сытость после обильного обеда. Запах чужих духов и сигарет. И еще одно странное чувство, как будто продолжение утреннего ощущения – словно она уже нашла то, что искала, схватила конец нитки, и клубок, пока невидимый, начал разматываться. Что это за клубок, каково его происхождение – Ева пока не знала.
В отель возвращаться было рано, и Евгения решила прогуляться перед сном, благо Дан Лири располагал к приятным прогулкам в уединенных зеленых уголках. Прямо за «Роял Марин» раскинулся небольшой, но приятный парк с фонтанами, красивой ночной подсветкой и богатыми клумбами. Дождь к тому времени перестал, и Ева с удовольствием принялась вышагивать по грунтовым дорожкам, любуясь разнообразием растительности. В стороне маячила шпилем англиканская церковь. «Любите ли вы людей?» – вспомнился вопрос из сегодняшнего теста. Что за глупости, снова поморщилась Ева. Каких именно людей? Что имеется в виду? Если близкие, родственники – то, конечно, да. Зачем спрашивать? А если человечество в целом… Тогда категорически нет. Нет более нелепого и отвратительного биологического вида, уничтожающего себе подобных ради удовольствия, жажды власти или денег. Если эти горе–психологи хотели узнать, готова ли Ева любить непонятных и незнакомых особей только за то, что они принадлежат к одной с ней популяции, то ответ отрицательный. И не надо кривить душой и обманывать себя.
«Любите ли вы себя?» – спросила сегодня программа. Да, твердо ответила Евгения, себя я очень люблю. А почему не любить? Вот я, известная в определенных кругах писательница, добившаяся всего собственным трудом. Не зависимая от обстоятельств, мужей и любовников. Свободная в своих взглядах и выборе. Занимающаяся интересным и, будем надеяться, полезным делом. Нужная кому-то и в первую очередь себе. Почему же не любить себя?
Евгения пошла на второй круг по парку, на этот раз стараясь не упускать из вида шпиль церкви. Со стороны моря доносился запах свежести и влаги, слабо, но ощутимо. Конечно, ей есть чем гордиться. Когда вышла ее первая повесть – «Потерянный мир», на Евгению обрушилась нежданная слава. Это было тем более странно и приятно, что это произведение она писала не для критиков и даже не для читателей, а для себя. Чтобы избавиться от назойливых мыслей, одолевавших ее во сне и наяву. Сюжет пришел сам собой – естественно, о разлуке, о разрушенных мечтах, об утраченном. История, рассказанная в книге, не имела ничего общего с реальными событиями, хотя и в чем-то пересекалась с жизнью Евгении.
Там, в придуманной повести, безоблачное счастье влюбленной пары внезапно разбивается при загадочных обстоятельствах: молодой человек бесследно исчезает в неизвестном направлении, оставляя девушку в полном недоумении: то ли она брошена коварным возлюбленным, то ли он стал жертвой несчастного случая, то ли виной всему злой умысел недоброжелателей. Всю повесть измученная героиня пытается найти ответ на эти вопросы, кажется, что разгадка уже близка, и даже выясняются некоторые детали, которые вроде бы могут пролить свет на таинственное исчезновение… Но нет, все усилия идут прахом, и в конце все запутывается еще больше, к великому горю девушки.
Странным образом такая не удовлетворяющая любопытство читателей книга имела внезапный успех и разошлась солидным тиражом. Евгения получила заказы от весьма уважаемого издательства и даже приобрела собственного промоутера, принявшегося делать на ней деньги. Тут и понадобился псевдоним и все необходимые настоящему писателю атрибуты – встречи с читателями, участие в телевизионных ток-шоу, интервью… А все благодаря «Потерянному миру». Было и еще одно обстоятельство, весьма важное: после завершения повести Евгения Петухова стала спать спокойно, а ее первый муж (не исчезнувший при невыясненных обстоятельствах, а банально разбившийся на мотоцикле) перестал ей сниться. А потом пошли рассказы, сборники, повести. И все закрутилось.
«Считаете ли вы себя виноватой в непоправимой трагедии?» – всплыл в памяти вопрос. Как ответить? Трагедия была, это да. Почему он не надел шлем в тот вечер? Всегда надевал и ездил аккуратно. Хотя эти мотоциклисты, конечно, все сумасшедшие. Доноры, как цинично говорят врачи. Ничем не защищены, кроме одежды. Да что вспоминать, дело прошлое. Жизнь изменилась. Главное, появилось новое интересное дело. Из Женьки Петуховой выросла Ева Гайлеш. Родились Анютка и Мишутка – две самые большие любви. Много чего произошло….
Верхушка церкви скрылась в тумане. Опять начался дождь. Такая уж погода в Ирландии – мрачной и пасмурной стране, где живут веселые люди с хорошим чувством юмора. Шутят про политику: «Наш президент – маленький леприкон». И про секс: «У ирландцев так много детей, потому что они их очень любят. Но больше всего им нравится то, что предшествует их рождению». Ирландцы любят уютные вечера в маленьких кофейнях и ресторанчиках, освещенных разноцветными огнями, в теплой компании близких друзей. С удовольствием болтают с незнакомцами – в автобусе, в кафе, даже в сауне. На дорожке гостиничного бассейна с Женей столкнулся толстый местный житель, извинился, понял, что она иностранка, и первым делом спросил: «А что вы думаете о Дональде Трампе?» Смешно.
Евгения решила выйти из парка и переждать дождь в церкви. Она прошла через переулок, с усилием открыла тяжелую кованую дверь и зашла внутрь. Ее окутало теплом и звуками органа. Народу было немного, но на каждой скамейке сидело по нескольку человек. Она выбрала наименее занятую и уселась, вслушиваясь в торжественную музыку.
«Чувствуете ли вы, что упустили что-то важное в прошлом?» Еще один дурацкий вопрос. Конечно, она многое упустила. Например, не выучила нормально ни один иностранный язык. Не освоила горные лыжи, а так хотела… Теперь, когда уже хорошо за пятьдесят, начинать поздно. Возможно, обидела кого-нибудь. Не закончила, что начала. Это все – важное? Или не очень?
И вдруг – она скорее почувствовала, чем увидела, что на нее сморят. Повернула голову вправо – на другом конце скамьи сидел ничем не примечательный юноша, скорее всего, местный, судя по одежде и внешности. Он изучал ее внимательно, но без излишнего любопытства. Когда они встретились взглядами, улыбнулся вежливо, отвел глаза. Нет, никого он Евгении не напомнил. Просто парень, который распознал иностранку. Нормальный человеческий интерес.
Тут ей вспомнилась другая встреча – лет десять–двенадцать назад. Было это в Копенгагене? Или в Амстердаме? Тогда она уже достигла популярности, упивалась славой, жизнью, впечатлениями, свободой. Дети уже были подрощены, надоевший супруг изгнан. Ева колесила по Европе, останавливалась в дешевых отелях, встречалась с друзьями, разбросанными по разным городам, заводила новые знакомства. Как-то зашла с компанией приятелей в ночной клуб на концерт джазовой музыки. Примостились в углу за низеньким столиком – плотная пелена табачного дыма, духота, грохот оркестра. Ева Гайлеш не любила джаз, но друзья явно получали удовольствие – оказались большими поклонниками такой музыки. Играл джаз–бэнд из России, довольно известный, публика ликовала. От скуки Ева принялась рассматривать музыкантов – ничего интересного, обычные неопрятные стареющие волосатики. Прошлась взглядом по зрителям – то же поколение, ностальгирующее по ушедшей молодости. Слишком накрашенные женщины, их лысеющие спутники. И все – в восторге, пританцовывают, аплодируют. А потом – вот как сегодня, не увидела, а почувствовала Ева, что смотрит на нее молодой парень из–за соседнего столика. Обернулась – глазам не поверила. Был это ее первый муж, погибший и похороненный за двадцать лет до того, а все такой же молодой, с огоньком в глазах и подогретый оглушающей музыкой и спиртным. Вылупила Ева глаза, просто до неприличия, а муж смотрел уже не на нее, а в сторону, и смеялся. А спутница мужа, крашеная блондинка, много его старше, что-то шептала ему на ухо. Тут он к ней обернулся, и стало понятно, что это не тот, из Евиного прошлого, а совсем другой человек, весьма отдаленно на него похожий. И как она могла спутать? Совсем незначительное сходство, разве что разрез глаз напоминает немного, а все остальные черты – другие. Но тогда почему-то Евгения так расстроилась, что ушла с концерта, сославшись на усталость и головную боль, и, придя в отель, завалилась спать в непонятном настроении, тоскливом и мечтательном одновременно. А наутро Женя как ни в чем не бывало опять проснулась знаменитой и успешной пани Гайлеш, и все забылось.
Итак: что же в жизни осталось незавершенным? Ведь на вопрос программы Ева неожиданно для самой себя дала утвердительный ответ. Значит, что-то жило и тревожило, недоговоренное, ненаписанное… Стоп. Да, конечно. Одна потерянная глава из «Потерянного мира». Женя написала ее и считала очень важной, но потом редактор посоветовал убрать этот кусок. Начинающая писательница подчинилась нехотя, но решение было правильное, потому что она – эта часть – не вписывалась в повествование и разрушала стройность произведения. В пропущенном куске содержался последний разговор влюбленных накануне трагического расставания – разговор вроде бы ни о чем, о каких–то малозначимых вещах: он задает вопросы, не имеющие для нее никакого смысла, и требует ответа; а она не знает, что сказать, потому что не понимает, чего он от нее хочет; он злится, она тоже раздражена. Кусок остался недописанным, потому что Евгения сама запуталась, хотя и чувствовала, что упустила нечто значимое. Да, надо отметить, что вся эта ситуация происходила в церкви, на фоне органной музыки. Совпадение…
Женя задумалась так глубоко, что не заметила, как орган стих, а храм опустел. Чего он добивался от нее? Вот бы вспомнить. Нет, невозможно. Ведь написано было давно, а потом уничтожено. Может быть, это было связано с его предстоящей поездкой? Хотел ли герой, чтобы любимая поехала с ним? Было ли это важно для него? Почему она отказалась? Какова была настоящая причина, чтобы отпустить его одного? Что так его расстроило? А потом… Потом он сел на мотоцикл и специально не надел шлем и превысил скорость. Так что ли?
Нет, не помню, пришла к выводу Ева Гайлеш. Книга давно опубликована, рецензии написаны, критики объяснили читателям, как надо понимать замысел автора. Автор и сама поверила в такую трактовку. Открытый финал – это оригинально, интригующе и дает простор для фантазии.
Ева прислушалась к своему внутреннему голосу. Писательский зуд не затих, но приобрел иной характер – целенаправленный, размеренный и более спокойный, чем утром. И откуда–то из глубин памяти и подсознания начал складываться сюжет, вобравший в себя часть сегодняшних впечатлений, кусочки сна, фрагменты воспоминаний прошлого. Ева уже знала, что местом действия будущего рассказа станет Дан Лири, прекрасное место для развития событий. Главный герой – она вдруг увидела его – водитель автобуса, по имени Вэл, мужчина средних лет, живет с властной матерью, подавившей его волю, и развлекается тем, что составляет психологические тесты, которые испытывает на своих знакомых. И вот однажды, составив очередную анкету, он пробует сам честно ответить на собственные вопросы и вдруг понимает, что потерял нечто очень важное в жизни много лет назад – то ли по собственной глупости, то ли по нелепому стечению обстоятельств.
Евгения порывисто поднялась со скамьи и решительно направилась к выходу. Она уже знала, что эта ночь будет бессонной.
Дан Лири и потерянный мир
Евгения Петухова, известная в узком кругу своих читателей под псевдонимом Ева Гайлеш, проснулась утром со знакомым ощущением начинающегося писательского зуда. Чувство это было не противное, а, скорее, приятное, но беспокоящее, суетливое и не дающее доспать оставшиеся до звонка будильника сорок минут. Женя вздохнула, хорошо понимая, что ни спать, ни жить спокойно в ближайшее время ей не придется, и отправилась в ванную приводить себя в порядок. Пока чистила зубы и принимала душ, по привычке пыталась проанализировать, что именно послужило толчком к хорошо известному ей состоянию, которое заключается в необъяснимом желании догнать и найти что–то важное, что никак невозможно упустить. Она хорошо знала: как только это «что–то» будет схвачено и опознано, последуют несколько часов/дней/недель исступленного стучания по клавиатуре компьютера в необъяснимой спешке и ажиотаже: успеть, зафиксировать, запечатлеть! Фразы начнут возникать в голове мгновенно, как будто их кто–то диктует, и тут главное – не отвлекаться, чтобы не сбиться с мысли, и спешить напечатать все, что обретает форму. Конечно, в этот период очень мешают потребность есть и спать и необходимость выходить из дома и общаться с людьми. Потому что общение с кем бы то ни было, кроме себя самой, в такие моменты вредно и разрушительно. Оно останавливает творчество и не дает зуду успокоиться и вылиться в привычный вид – рассказ или повесть. А если зуд не уймется, последствия могут быть самыми неприятными: разболится голова, испортится настроение, нахлынет тоска, вплоть до депрессии. Нет–нет, творческому процессу ничего не должно мешать, а первые признаки волнения от зарождающегося замысла Евгения давно научилась отличать от любых других симптомов.
Размышлять и анализировать лучше всего в воде, и, направив на себя теплую струю душа, Ева Гайлеш скоро нашла ответ на вопрос о первопричине: конечно же, это был сон, приснившийся под утро. Мало того, что сон был странным, как и большинство Евиных снов, он оказался еще и очень подробным и ярким. Дело было так: вот возвращается Евгения домой из командировки, входит в квартиру, а там ее встречает мама. Маме лет тридцать пять, одета она с свой любимый синий костюм – юбка-годе и жилет, под жилетом блестящая блузка. Мама почему-то сильно недовольна, сразу с порога начинает ругать дочь за разные провинности, главная из которых – Женя бросила своих маленьких детей, укатила в Ирландию развлекаться, а малыши даже не накормлены. А малыши – сын и дочка – сидят тут же рядом и хнычут, но, как понимает Евгения, не от голода, а от того, что Женина родительница очень сурово и резко отчитывает ее. Конечно, оставлять маленьких детей без присмотра и еды на несколько дней – это безобразие, соглашается Евгения, послушно кивая. Но претензии у мамы еще не закончились. Она гневно трясет круто завитыми локонами и обрушивает на дочь еще один, убийственный, по ее мнению, аргумент: «А ты хоть в курсе, что твой муж ушел от тебя?» Женя не в курсе, но новость ее не расстраивает: ну ушел и ушел, невелика потеря. «Ты хоть о них подумай!» – и мама тыкает наманикюренным пальцем в сторону внука и внучки, которые ревут уже в голос, мало что понимая, но поддерживая бабушку.
На этом моменте сон закончился, оставив после себя много вопросов. Ответы на них Евгения давала самой себе последовательно, не торопясь, нанося макияж перед неудобным гостиничным зеркалом. И почему в гостиницах всегда так мало света? Над кроватью тусклые светильники, даже в ванной, где лампа поярче, видно плохо. Ну как тут ровно накрасить глаза?
Итак, вопрос первый. Почему во сне мама всегда молодая и почти всегда отчитывает Женю? Здесь все понятно: яркие впечатления детства. Кроме того, Евгении приятно видеть и вспоминать маму в расцвете молодости и красоты. А постоянная критика в адрес дочери – ничего не поделаешь, реальность. Сейчас, правда, мама смягчилась. Иногда признает, что не все, что делает Женя, никуда не годится. Бывает, даже хвалит и благодарит за заботу. Можно сказать, время и возраст пошли на пользу их отношениям.
Вопрос второй – дети. Дети во сне были настоящие, Анечка и Мишенька, одежда на них была та самая, из далекого прошлого, когда–то заботливо купленная Евгенией: фиолетовые бриджи и розовая футболка на дочке, голубой костюмчик у сына. Косичка у Ани была заплетена Жениной рукой – свой почерк в прическе она бы не спутала с чужим. Но почему дети маленькие? Сейчас оба взрослые, у каждого своя семья, у Евгении, слава богу, двое внуков, намечается третий. Дома ее никто не ждет, квартира давно опустела, детского хныканья или плача там точно не услышишь… Есть, правда, две кошки – Мельпомена и Терпсихора, но их на время командировки в Ирландию Женя пристроила к соседке. Но и на второй вопрос ответ лежал на поверхности. Конечно, как любая мать, она скучает по детям, по их детству. По тому благословенному времени, когда они все втроем любили друг друга глубокой безусловной любовью, без всяких оговорок. Какая это была сплоченная команда – Женя, Аня, Миша! Нет, сейчас, конечно, не хуже, чувства те же, но уже каждый сам по себе, в своей жизни. Неизбежность, вздохнула Ева Гайлеш. Детей рожаешь не себе, а этому миру, хоть он этого и не заслуживает.
Ладно, идем дальше. Что это за муж, который ее бросил? Здесь надо поднапрячься. У Евгении было три замужества, но ни один из супругов не покидал ее по собственной воле. Первый погиб в результате несчастного случая, двух других пришлось мягко подталкивать к уходу. Потребовалось время, пока они поняли намеки, и освободившаяся Женя смогла почувствовать облегчение (это во второй истории) и явную радость (в третьем случае). О каком из мужей говорила мама? Скорее всего, о первом – тогда Женя действительно сильно переживала, но потом написала повесть «Потерянный мир» и успокоилась.
Больше, чем вопрос об ушедшем муже, волновала Евгению другая мысль. Почему мама предстала с длинными, закрученными тугими кольцами волосами? Ведь в жизни она всегда носила стрижку: волосы были тонкими, непослушными, отрастить их никак не удавалось. Что это значит: нереализованные мечты? Несбывшиеся надежды? Неоправдавшиеся ожидания?
Так и не разгадав эту загадку, Ева Гайлеш закончила несложный макияж, заварила в большой кружке растворимый кофе из пакетика и подошла к окну, пытаясь разглядеть небо. Для этого действительно надо было сильно постараться: оба окна номера выходили во двор-колодец. Напротив и по бокам – желтые стены с матовыми глазницами окон. Внизу – квадрат асфальта. Сверху – бело-серое полотно, которое в Ирландии называется небом. Ева грела руки о кружку, пялилась в это бесцветное пространство и пыталась поймать за хвост ускользающее предчувствие. А оно пряталось, как юркая ящерица, и одновременно манило.
А главное – какие жизненные хитросплетения привели писательницу именно сюда? Получается, все дело в ее имени. Не была бы она Евой Гайлеш – не стояла бы сейчас у окна в Дан Лири, в красивом, но слегка потрепанном отеле «Роял Марин», где, как говорят, когда-то гостила сама королева Виктория.
Когда пару десятков лет назад Евгения Петухова – начинающий автор, работающий в жанре «дамский социальный рассказ» – решила взять себе красивый псевдоним, она остановилась перед непростым выбором: либо учесть свои польские корни по маминой линии и перевести фамилию на польский, став Евой Гайлеш, либо вспомнить далеких семитских родственников отца и назваться Хавой Тарнголь. Она почти склонилась ко второму варианту (уж больно классно звучало), но сведущая подруга просветила, что «тарнголь» на иврите означает не только «петух», но также «самец, мужчина». Поскольку в направление Жениного творчества самец никак не укладывался, выбор был сделан в пользу Евы, что, как показало время, сыграло свою роль в дальнейшей судьбе писательницы. Еву стали принимать за польку, чему немало способствовала ее внешность, унаследованная от предков по женской линии: круглое лицо, высокие скулы, голубые глаза, русые волосы. Действительно, на Хаву она была совсем не похожа. Критики так и писали: «Вышел новый сборник рассказов польской писательницы, виртуозно владеющей русским языком». Ева сначала оправдывалась: это просто имя, а по-польски я даже не говорю. Потом перестала. Налет иностранщины придавал некую загадочность: хоть Польша и рядом, но все же – заграница. Потом ее пригласили редактором в журнал «Вестник славянских культур», а вскоре после этого – в Институт славянской культуры на кафедру славяноведения и культурологии.
Интересно, как бы сложилась карьера писательницы Хавы Тарнголь? Преподавала бы в Еврейском институте в Москве? Или иммигрировала бы в Германию, предоставляющую гранты и льготы евреям в знак признания своей вины? А может быть, уже сидела бы в Тель-Авиве, на берегу Средиземного моря, крошечный кусочек которого достался-таки Израилю. Никто не знает, потому что нет такого автора. А есть Ева Гайлеш, которая, не только пишет рассказы, но и ведет рубрику «Славянская мозаика» и отвечает за укрепление связей с польскими коллегами. С одной из них – приятной и очень активной Боженой Новак – Ева познакомилась на конференции в Лодзи. Благодаря Божене, срок дружбы и сотрудничества с которой перевалил за десяток лет, писательница и оказалась в данный момент на родине кельтов. Пани Новак, всегда отличавшаяся неусидчивостью и склонностью к перемене мест, вздумала замутить новый проект в Дублине, где польская диаспора, как известно, давно пустила прочные корни. Партнеры и соавторы нашлись быстро, пилотный выпуск альманаха «Кельты и славяне» был подготовлен за считанные недели, осталось лишь обсудить некоторые организационные моменты. Ева, как автор и соратник, была вызвана на совещание в столицу Ирландии, что порадовало и встряхнуло: путешествия, новые картинки, свежие впечатления всегда давали материал для творчества и вызывали душевный подъем. Как сейчас.
Дублин – сравнительно небольшой город. Небольшой из-за того, что все примыкающие к нему окрестности имеют собственный статус и считаются отдельными населенными пунктами. Столица не стремится поглотить их, а снисходительно терпит наличие под боком многочисленных самостоятельных точек – Брей, Киллини, Дундрум, Буттерстаун, Пальмерстаун… Когда Евгения впервые прочитала название городка, где подруга Божена рекомендовала ей остановиться (цены ниже, чем в Дублине, а виды намного лучше), она была смущена: Dun Laoghaire – как это произносить? Дун Лаоаре? Дан Лагаре? Неожиданно оказалось – Дан Лири. Гэльский язык, наследие кельтов. Находится этот Дан Лири в двадцати минутах езды на поезде от центра столицы. Все рядом.
Евгения вышла на платформу и нашла нужное направление – станция Тара-стрит, именно туда надо попасть. Тара – фамилия ирландского революционера. Тут многое названо в честь участников так называемого Пасхального восстания 1916 года. Ни королей, ни королев в дублинской топонимике не осталось. Все сплошь повстанцы, борцы за независимость страны: Тара, О’Коннелл, Пирс… Она села в вагон и устроилась у окна. Дан Лири и морской берег остались позади. На смену пришел простой пейзаж: камни, пригорки, лужайки. Бетонные укрепления, низкие массивные здания. Вот и нужная станция.
Ева вышла из вагона и направилась через самый центр в сторону польского квартала – именно там жила Божена. Она шла и с любопытством разглядывала все вокруг: в отличие от просторного Дан Лири столица казалась мрачноватой, приземистой, здесь преобладали низкорослые здания из серого и красного камня. С обеих сторон периодически вырастали загадочные замки, в которых поклонники Гарри Поттера непременно узнали бы Хогвартс. Мелькнул за деревьями Тринити-колледж, еще помнящий вальяжного и ироничного Оскара Уайльда, поманил зубчатыми башнями Дублинский костел. Евгения перешла темную реку Лиффи по мосту О’Коннелли и свернула направо, где уже виднелась вывеска “Mleko”. Это означало – братья-поляки рядом. Дом, где процветал союз кельтов и славян, нашелся быстро и вовремя: короткий период хорошей погоды, выпавший на это утро, закончился, и начинал накрапывать нудный серый дождь, обещающий перейти в затянувшийся ливень.
– Смотри, что придумали наши ирландские коллеги-психологи, – сказала Божена после того, как приветственные объятия и обмен любезностями были завершены. Она ткнула карандашом в экран, где висела не очень понятная заставка. – Проанализируем и включим обзорную статью в следующий номер.
– Психологический тест. Как заявлено – универсальный. Без учета национального менталитета и культурно–исторического контекста. Как думаешь, это работает?
– Вряд ли, – Ева с сомнением покачала головой. – Наверное, очередная бесполезная игрушка. Что–нибудь на выявление типа темперамента?
– Нет, здесь все круче. Смотри, всего десять вопросов. Ответы «да» и «нет». Каждый выбор – это развилка. То есть изначально есть всего две опции, потом четыре, потом восемь…
– В конце 1024. – резюмировала Евгения, отличавшаяся умением быстро считать в уме. – Что, есть такое количество характеристик?
– В том-то и дело, что нет, – торжествующе объявила подруга.
– А что тогда на выходе?
– Ничего. Человек отвечает на десять вопросов, получает распечатку со своими ответами и – свободен.
– Не пойму, в чем тогда смысл.
– Я тоже пока не очень понимаю. Но ирландские коллеги говорят – результат потрясающий. Испытуемый начинает задумываться и сам делает выводы.
Ева хмыкнула.
– Это как-то совсем по-детски: заполни анкету, просто чтобы получить удовольствие от процесса… Мы в школе так развлекались.
– Согласна. Но что-то в этом должно быть – иначе ирландцы не носились бы с этим, как курица с яйцом. Пробовать будешь?
Ева пожала плечами.
– Потом, если время останется. Давай сначала по делу. И по чаю.
Ева не любила пиво, поэтому пила чай. А Божена в Ирландии пристрастилась к «Гиннесу» – такому темному, что, казалось, воду для него берут из черной реки Лиффи. В процессе оживленной дискуссии было выпито пять чашек и три пинты – вот сколько жидкости потребовалось, чтобы обеспечить нормальную умственную работу двум вполне состоявшимся в своей области дамам. Через некоторое время в небольшую съемную квартирку постучались и другие соавторы, готовые принять участие в обсуждении сборника. Когда важнейшие вопросы по организации и оформлению были решены, кто-то отправился на балкон покурить, кто–то завел приятную и неделовую беседу, а Евгения, вспомнив об отложенном деле, уселась к компьютеру и, найдя нужную страницу, нажала «Начать тестирование».
Перед ее глазами возникли большие буквы вопроса: «Способны ли вы убить человека?» Вот так выбор. Ну ирландцы, ну молодцы. Значит, это первая развилка, основополагающий момент. Круто. Ева хмыкнула и, секунду поколебавшись, нажала «да». Выплыл вопрос номер два, еще краше: «Можете ли вы убить кролика?» Прикол, подумала Евгения. А почему такая последовательность? Интересно, что там дальше – про убийство комаров и мух? Она нажала «нет».
Вопреки ожиданиям, третий выбор не имел никакой видимой связи с предыдущими. «Вы сильный человек?» – вопрошала бездушная машина. «Да», – ответила Ева. Компьютер тут же выдал следующий каверзный вопрос: «Считаете ли вы себя черствым и бесчувственным человеком?»
Вот засада. Скорее, это не она сама, а окружающие считали ее бездушной. Мама говорила – эгоистка, равнодушная к чужим чувствам. В детстве и юности Жене поручались дела, которые были не под силу более добрым и чутким. Например, вызвать ветеринарную службу, чтобы усыпить старого пса. Навещать в больнице умирающую бабушку. Договориться с похоронным агентством. Ругаться в диспетчерской, чтобы починили батареи.
– Все к столу! – крикнула Божена. Она справедливо полагала, что обсуждать дела надо на голодный желудок, а когда вопросы решены, стоит вознаградить себя и других плотным угощением и легкой застольной беседой.
Евгения с непонятным сожалением оторвалась от экрана ради рыбы с жареной картошкой.
Обратно в Дан Лири она возвращалась уже затемно. День оставил приятное послевкусие от выполненной программы и легкую усталость от интенсивного общения и обилия разговоров. Сытость после обильного обеда. Запах чужих духов и сигарет. И еще одно странное чувство, как будто продолжение утреннего ощущения – словно она уже нашла то, что искала, схватила конец нитки, и клубок, пока невидимый, начал разматываться. Что это за клубок, каково его происхождение – Ева пока не знала.
В отель возвращаться было рано, и Евгения решила прогуляться перед сном, благо Дан Лири располагал к приятным прогулкам в уединенных зеленых уголках. Прямо за «Роял Марин» раскинулся небольшой, но приятный парк с фонтанами, красивой ночной подсветкой и богатыми клумбами. Дождь к тому времени перестал, и Ева с удовольствием принялась вышагивать по грунтовым дорожкам, любуясь разнообразием растительности. В стороне маячила шпилем англиканская церковь. «Любите ли вы людей?» – вспомнился вопрос из сегодняшнего теста. Что за глупости, снова поморщилась Ева. Каких именно людей? Что имеется в виду? Если близкие, родственники – то, конечно, да. Зачем спрашивать? А если человечество в целом… Тогда категорически нет. Нет более нелепого и отвратительного биологического вида, уничтожающего себе подобных ради удовольствия, жажды власти или денег. Если эти горе–психологи хотели узнать, готова ли Ева любить непонятных и незнакомых особей только за то, что они принадлежат к одной с ней популяции, то ответ отрицательный. И не надо кривить душой и обманывать себя.
«Любите ли вы себя?» – спросила сегодня программа. Да, твердо ответила Евгения, себя я очень люблю. А почему не любить? Вот я, известная в определенных кругах писательница, добившаяся всего собственным трудом. Не зависимая от обстоятельств, мужей и любовников. Свободная в своих взглядах и выборе. Занимающаяся интересным и, будем надеяться, полезным делом. Нужная кому-то и в первую очередь себе. Почему же не любить себя?
Евгения пошла на второй круг по парку, на этот раз стараясь не упускать из вида шпиль церкви. Со стороны моря доносился запах свежести и влаги, слабо, но ощутимо. Конечно, ей есть чем гордиться. Когда вышла ее первая повесть – «Потерянный мир», на Евгению обрушилась нежданная слава. Это было тем более странно и приятно, что это произведение она писала не для критиков и даже не для читателей, а для себя. Чтобы избавиться от назойливых мыслей, одолевавших ее во сне и наяву. Сюжет пришел сам собой – естественно, о разлуке, о разрушенных мечтах, об утраченном. История, рассказанная в книге, не имела ничего общего с реальными событиями, хотя и в чем-то пересекалась с жизнью Евгении.
Странным образом такая не удовлетворяющая любопытство читателей книга имела внезапный успех и разошлась солидным тиражом. Евгения получила заказы от весьма уважаемого издательства и даже приобрела собственного промоутера, принявшегося делать на ней деньги. Тут и понадобился псевдоним и все необходимые настоящему писателю атрибуты – встречи с читателями, участие в телевизионных ток-шоу, интервью… А все благодаря «Потерянному миру». Было и еще одно обстоятельство, весьма важное: после завершения повести Евгения Петухова стала спать спокойно, а ее первый муж (не исчезнувший при невыясненных обстоятельствах, а банально разбившийся на мотоцикле) перестал ей сниться. А потом пошли рассказы, сборники, повести. И все закрутилось.
«Считаете ли вы себя виноватой в непоправимой трагедии?» – всплыл в памяти вопрос. Как ответить? Трагедия была, это да. Почему он не надел шлем в тот вечер? Всегда надевал и ездил аккуратно. Хотя эти мотоциклисты, конечно, все сумасшедшие. Доноры, как цинично говорят врачи. Ничем не защищены, кроме одежды. Да что вспоминать, дело прошлое. Жизнь изменилась. Главное, появилось новое интересное дело. Из Женьки Петуховой выросла Ева Гайлеш. Родились Анютка и Мишутка – две самые большие любви. Много чего произошло….
Верхушка церкви скрылась в тумане. Опять начался дождь. Такая уж погода в Ирландии – мрачной и пасмурной стране, где живут веселые люди с хорошим чувством юмора. Шутят про политику: «Наш президент – маленький леприкон». И про секс: «У ирландцев так много детей, потому что они их очень любят. Но больше всего им нравится то, что предшествует их рождению». Ирландцы любят уютные вечера в маленьких кофейнях и ресторанчиках, освещенных разноцветными огнями, в теплой компании близких друзей. С удовольствием болтают с незнакомцами – в автобусе, в кафе, даже в сауне. На дорожке гостиничного бассейна с Женей столкнулся толстый местный житель, извинился, понял, что она иностранка, и первым делом спросил: «А что вы думаете о Дональде Трампе?» Смешно.
Евгения решила выйти из парка и переждать дождь в церкви. Она прошла через переулок, с усилием открыла тяжелую кованую дверь и зашла внутрь. Ее окутало теплом и звуками органа. Народу было немного, но на каждой скамейке сидело по нескольку человек. Она выбрала наименее занятую и уселась, вслушиваясь в торжественную музыку.
«Чувствуете ли вы, что упустили что-то важное в прошлом?» Еще один дурацкий вопрос. Конечно, она многое упустила. Например, не выучила нормально ни один иностранный язык. Не освоила горные лыжи, а так хотела… Теперь, когда уже хорошо за пятьдесят, начинать поздно. Возможно, обидела кого-нибудь. Не закончила, что начала. Это все – важное? Или не очень?
И вдруг – она скорее почувствовала, чем увидела, что на нее сморят. Повернула голову вправо – на другом конце скамьи сидел ничем не примечательный юноша, скорее всего, местный, судя по одежде и внешности. Он изучал ее внимательно, но без излишнего любопытства. Когда они встретились взглядами, улыбнулся вежливо, отвел глаза. Нет, никого он Евгении не напомнил. Просто парень, который распознал иностранку. Нормальный человеческий интерес.
Тут ей вспомнилась другая встреча – лет десять–двенадцать назад. Было это в Копенгагене? Или в Амстердаме? Тогда она уже достигла популярности, упивалась славой, жизнью, впечатлениями, свободой. Дети уже были подрощены, надоевший супруг изгнан. Ева колесила по Европе, останавливалась в дешевых отелях, встречалась с друзьями, разбросанными по разным городам, заводила новые знакомства. Как-то зашла с компанией приятелей в ночной клуб на концерт джазовой музыки. Примостились в углу за низеньким столиком – плотная пелена табачного дыма, духота, грохот оркестра. Ева Гайлеш не любила джаз, но друзья явно получали удовольствие – оказались большими поклонниками такой музыки. Играл джаз–бэнд из России, довольно известный, публика ликовала. От скуки Ева принялась рассматривать музыкантов – ничего интересного, обычные неопрятные стареющие волосатики. Прошлась взглядом по зрителям – то же поколение, ностальгирующее по ушедшей молодости. Слишком накрашенные женщины, их лысеющие спутники. И все – в восторге, пританцовывают, аплодируют. А потом – вот как сегодня, не увидела, а почувствовала Ева, что смотрит на нее молодой парень из–за соседнего столика. Обернулась – глазам не поверила. Был это ее первый муж, погибший и похороненный за двадцать лет до того, а все такой же молодой, с огоньком в глазах и подогретый оглушающей музыкой и спиртным. Вылупила Ева глаза, просто до неприличия, а муж смотрел уже не на нее, а в сторону, и смеялся. А спутница мужа, крашеная блондинка, много его старше, что-то шептала ему на ухо. Тут он к ней обернулся, и стало понятно, что это не тот, из Евиного прошлого, а совсем другой человек, весьма отдаленно на него похожий. И как она могла спутать? Совсем незначительное сходство, разве что разрез глаз напоминает немного, а все остальные черты – другие. Но тогда почему-то Евгения так расстроилась, что ушла с концерта, сославшись на усталость и головную боль, и, придя в отель, завалилась спать в непонятном настроении, тоскливом и мечтательном одновременно. А наутро Женя как ни в чем не бывало опять проснулась знаменитой и успешной пани Гайлеш, и все забылось.
Итак: что же в жизни осталось незавершенным? Ведь на вопрос программы Ева неожиданно для самой себя дала утвердительный ответ. Значит, что-то жило и тревожило, недоговоренное, ненаписанное… Стоп. Да, конечно. Одна потерянная глава из «Потерянного мира». Женя написала ее и считала очень важной, но потом редактор посоветовал убрать этот кусок. Начинающая писательница подчинилась нехотя, но решение было правильное, потому что она – эта часть – не вписывалась в повествование и разрушала стройность произведения. В пропущенном куске содержался последний разговор влюбленных накануне трагического расставания – разговор вроде бы ни о чем, о каких–то малозначимых вещах: он задает вопросы, не имеющие для нее никакого смысла, и требует ответа; а она не знает, что сказать, потому что не понимает, чего он от нее хочет; он злится, она тоже раздражена. Кусок остался недописанным, потому что Евгения сама запуталась, хотя и чувствовала, что упустила нечто значимое. Да, надо отметить, что вся эта ситуация происходила в церкви, на фоне органной музыки. Совпадение…
Женя задумалась так глубоко, что не заметила, как орган стих, а храм опустел. Чего он добивался от нее? Вот бы вспомнить. Нет, невозможно. Ведь написано было давно, а потом уничтожено. Может быть, это было связано с его предстоящей поездкой? Хотел ли герой, чтобы любимая поехала с ним? Было ли это важно для него? Почему она отказалась? Какова была настоящая причина, чтобы отпустить его одного? Что так его расстроило? А потом… Потом он сел на мотоцикл и специально не надел шлем и превысил скорость. Так что ли?
Нет, не помню, пришла к выводу Ева Гайлеш. Книга давно опубликована, рецензии написаны, критики объяснили читателям, как надо понимать замысел автора. Автор и сама поверила в такую трактовку. Открытый финал – это оригинально, интригующе и дает простор для фантазии.
Ева прислушалась к своему внутреннему голосу. Писательский зуд не затих, но приобрел иной характер – целенаправленный, размеренный и более спокойный, чем утром. И откуда–то из глубин памяти и подсознания начал складываться сюжет, вобравший в себя часть сегодняшних впечатлений, кусочки сна, фрагменты воспоминаний прошлого. Ева уже знала, что местом действия будущего рассказа станет Дан Лири, прекрасное место для развития событий. Главный герой – она вдруг увидела его – водитель автобуса, по имени Вэл, мужчина средних лет, живет с властной матерью, подавившей его волю, и развлекается тем, что составляет психологические тесты, которые испытывает на своих знакомых. И вот однажды, составив очередную анкету, он пробует сам честно ответить на собственные вопросы и вдруг понимает, что потерял нечто очень важное в жизни много лет назад – то ли по собственной глупости, то ли по нелепому стечению обстоятельств.
Евгения порывисто поднялась со скамьи и решительно направилась к выходу. Она уже знала, что эта ночь будет бессонной.