Фрагмент книги "Семья в красном вихре"
Читателям > Каталог книг издательства "Москва" > Молочница в Оттакринге > Фрагмент книги "Молочница в Оттакринге"
17 декабря 1925
Наш поезд прибыл в Вену рано утром. Отмар держал две небольшие сумки, а я ребенка. Ребенок разоспался и разглядывал все вокруг недоверчиво, не понимая, где он. Мы вышли из вокзала с толпой, и она на выходе рассеялась. Многих встречали родные. Нас никто не встречал, нам некуда было идти.
Пошли в парк рядом с вокзалом и сели там на скамью, слегка покрытую инеем. Чувство страшного одиночества охватило мою душу. Со всех сторон доносился шум большого города, гудки автомобилей, по парку шли люди, нагруженные покупками, некоторые несли елки. Ясно чувствовалось наступление Рождества.
– Руки замерзли, – пожаловался ребенок. – Хочу домой, домой!
Это слово теперь звучало для нас чуждо и нереально.
– У нас двести тридцать пять шиллингов, можем устроиться только в очень дешевой гостинице, – сказал Отмар после некоторого молчания.
– Хочу есть, у меня замерзли ноги, – плаксиво пожаловался Юрка.
Медленно поднялись и пошли по широкой Лаксенбургерштрассе.
Остановились у одной гостиницы и после некоторого раздумья вошли внутрь. Полная заспанная женщина в грязном синем фартуке молча выслушала нас и через некоторое время принесла заказанное молоко. Другая девушка, тоже заспанная, громко двигала столами, на которых лежали перевернутые стулья.
– Хочу домой, к дедушке и бабушке, – опять захныкал Юрка. – Не хочу здесь оставаться!
Решили искать подходящую гостиницу. Снега на улице не было, дул теплый ветер, иногда падали капли дождя. Город был покрыт седыми тучами. Еще недавно в Москве было минус тридцать градусов, и всё, куда ни кинь глазом, лежало под снегом…
Комната, которую мы сняли в гостинице, была длинным полутемным помещением с двумя железными кроватями. Все было чужое и холодное. Положили на кровать ребенка, и он тут же уснул. Отмар взял меня за руку, и я тихо сказала:
– Надо подумать, с чего начать. Не может быть, чтобы два молодых здоровых человека, которые хотят работать, пропали бы в жизни. Может быть, тебе надо обратиться к своим знакомым в этом городе, они точно могли бы дать тебе совет. А я попробую писать. В России мне всегда говорили, что у меня есть такой талант. Может быть, напишу рассказы, что-нибудь о России. Это точно может заинтересовать местную публику.
– Да, я тоже уверен, что найду что-нибудь, – твердо сказал Отмар. – У меня есть ты, поэтому все должно наладиться. Отмар обнял меня, и долго-долго мы сидели молча, глядя на нашего спящего ребенка. Как он похудел, как плохо выглядит! Сильно повлияли на него болезнь и долгая дорога.
21 декабря 1925
Часто я вспоминаю то, что говорила мама: «Деньги можно потерять, а образование – это вечная ценность. Поэтому я поощряла дочь в учебе, чтобы она не осталась без куска хлеба».
А оказалось, что я со всем своим образованием буквально не в состоянии заработать и куска хлеба. Что толку, что я окончила гимназию и университет, что всю свою жизнь я только и делала, что училась?
Здесь, в этой чужой стране, все аттестаты о моем образовании не более чем ненужные клочки бумаги. К тому же, на мое несчастье, на границе бледная мрачная женщина отобрала у меня все документы, как она выразилась, «на память». А Отмар?
Когда началась война, его призвали в армию и он не смог сдать государственный экзамен. Действительно, в России он сдал все необходимые экзамены, но это здесь не принимается во внимание. Теперь он должен сдать все экзамены, чтобы получить диплом об окончании университета в Австрии. А как ему учиться, если он не знает, чем утром накормить себя самого и свою семью?
22 декабря 1925
Отмар только что возвратился из города. Уставший, сидит на кровати, на которой спит ребенок. Выглядит осунувшимся и мрачным. Уже побывал у всех своих знакомых, но ничего утешительного не услышал.
Получить какое-нибудь место практически невозможно. Что-то заработать литературным трудом тоже не представляется возможным. Может быть, получится напечатать одну или две статьи в газете, и на этом все закончится. Редакторы в газетных изданиях не знают, что делать с рукописями, которыми они завалены. Ну и, конечно, нужна протекция! Ничего не получится. Мы должны найти путь, который позволит нам заработать на жизнь. Я написала один рассказ. Отмар его переведет на немецкий и отнесет в какое-нибудь газетное издательство.
23 декабря 1925
Весь день провели в поисках жилья. Прошли почти весь город. Гостиницы нам не по карману. Это стоит шесть шиллингов в сутки. Трудно найти комнату, потому что большая часть сдаваемых комнат находится в первом или пятом районах, к тому же для нас они очень дорогие. Наконец нашли что-то подходящее в квартире одного ветеринара. Сейчас он не практикует. Комната стоит семьдесят шиллингов в месяц. Придется ее снимать, пока не найдем что-нибудь дешевле.
24 декабря 1925
В квартире наших хозяев царит гробовая тишина. Она, он и два ребенка не выходят из своей комнаты. Не слышно ни разговора, ни смеха. Они живут только с аренды одной комнаты, и этого, конечно, не хватает на жизнь. Оба взвинчены до крайности. Когда я была на кухне, чтобы вскипятить воду для чая, хозяйка спросила меня, почему мы уехали из России.
– Ведь в России живется хорошо. Люди, во всяком случае, свободны, нет безработицы, – рассуждала она. – В стране все произошло, как полагается:
буржуазия перевешана, а пролетариат живет так, как ему нравится. Мы коммунисты и не можем дождаться, когда и у нас будет создана Советская республика.
Но уж тогда сделаем все, чтобы перерезать горло буржуазии. Все они тогда подохнут! Когда она так говорила, ее глаза сверкали от ярости, а молодое красивое лицо горело, как у кровожадного зверя.
– Расскажите мне что-нибудь о России, – попросила она меня. – Только мысли о России как-то держат нас на плаву. Единственное место, где человек еще может дышать!
– Когда вы уезжаете в Россию? – вмешался в разговор ветеринар. – Вы не могли бы как-нибудь нам помочь уехать в Россию? У вас ведь должны быть связи. Куда вообще надо обратиться, когда захочешь туда уехать?
Меня охватил ужас. И это люди, которые живут в свободной стране!
У нас все мечтают о Европе и о свободе, а здесь они мечтают о Советской России! И в конце разговора ветеринар дал мне такой совет: «Собирайте чемоданы и, пока виза еще не кончилась, уезжайте назад в Россию. Здесь вы не найдете работы. Здесь хорошо живут только капиталисты, другие должны умирать с голода. Возьмите меня, к примеру. За весь месяц ко мне приходили только один раз с котом, у которого заболел живот. Теперь смотрите! Может ли целая семья прожить с одного больного кота или не может? Можем ли мы прожить на семьдесят шиллингов? Нет. Теперь скажите, что делать? Надо стать коммунистом! Всем буржуям перерезать глотки! Иначе лучше не будет!»
25 декабря 1925
В доме царит жуткая тишина. Семья ветеринара молча сидит в комнате.
– Должен же быть какой-то выход, – говорю я Отмару. – Давай просмотрим газету!
Беру газету, по которой мы ходили искать себе комнату. Вот множество объявлений.
– Например, вот смотри: «Прекрасный заработок для трудолюбивых! При вашем желании и усердии хороший месячный заработок – распространение венских банкнот!» – давай попробуем прямо сейчас, немедленно!
28 декабря 1925
Прекрасный месячный заработок заключается в следующем: вы получаете банкноты, и от их продажи вам полагается определенный процент. Вы ходите по домам и предлагаете банкноты. Но их никто не покупает, они не имеют стоимости. И вот мы идем, все трое, на «заработки». Так это называет Юрка. Ни в коем случае не хочу оставлять Отмара одного. Да и что дома делать? Дома холод, как на улице. Так же, как и у наших арендодателей, у нас нет денег на покупку угля.
Прошли пару домов, но все напрасно. Ничего не продали. Одна женщина так взбеленилась, что мы убежали от нее, как от злой собаки. Она так грубо разговаривала и так хлопнула дверью, что даже напугала Юрку.
– Она мне чуть нос не прищемила, – сказал он.
Уставшие, голодные и замерзшие, мы вернулись домой.
– И что, мы так и будем дальше ходить на заработки? – спросил беспокойно Юрка. «Лишь бы он не простудился!» – подумала я.
Когда мы заплатили за аренду за месяц, у нас осталось меньше ста шиллингов. Что делать дальше? Что теперь будет с нами?
5 января 1926
Случилось то, чего я больше всего боялась, – заболел Юрка. У него температура, он в бреду. Отмар один бегает по городу. Я сижу с ребенком. Купили немного угля и затопили печку, но эти австрийские печки совершенно не греют. Не могу спать. Не могу привыкнуть к тому, что в Вене ночью такое интенсивное движение транспорта. Спят ли здесь когда-нибудь люди?
Серое, унылое утро. С грязно-серого неба непрерывно идет дождь. В комнате полумрак. На большой кровати, так непохожей на наши русские, спят Отмар и Юрка. Смотрю на их милые спокойные лица и, заглядывая себе в душу, все время задаю себе один вопрос: «Почему мы враги народа, враги России?» Для меня Россия существует больше по ночам. Только во сне ко мне является моя Родина, как погибшая мать является своему ребенку. Я протягиваю ей руки. Мне представляется, что я дома, вижу лес и реку, широкие улицы нашего города, слышу, как люди говорят по-русски. Сердцу становится легко, как это было дома.
Шум с улицы снова будит меня из полусна, в который я погружена.
Чужая комната, чужая кровать, чужой дом, чужое небо! Все чужое.
Теснее прижимаюсь к Отмару и ребенку.
9 января 1926
Пришел ответ из редакции. Мой рассказ о жизни в России не может быть напечатан. Он хоть и хорошо написан, но чересчур «тяжелый». Такой ответ очень меня задел. Как же я должна писать что-либо о жизни в России, если она, действительно, тяжелая и грустная? Что, местный народ не воспринимает темное и мрачное?
12 января 1926
Сегодня Отмар пришел домой очень поздно. Я все время ходила от окна к окну, испытывая беспокойство. Дома полная тишина, беззвучная тишина отчаяния. Больной ребенок, жгучая мысль о нашем будущем – все это наполняло болью мое сердце. Наконец звонок. Открываю дверь, передо мной Отмар. Я стремительно бросилась ему на шею. Мне казалось, что я его не видела целую вечность. Его руки и лицо были холодные, как лед.
– Почему так поздно? В чем дело?
– Шел пешком. Хотел сэкономить деньги на трамвае, чтобы купить ребенку конфеты. Вот, бери! – он протянул мне кулек с конфетами, которые я никогда не видела.
– Это «Айбиш», лекарство от кашля!
Он вошел в комнату. Если бы он знал в эту минуту, как я его люблю!
13 января 1926
У ребенка по-прежнему высокая температура. Он не выпускает своей руки из моей и все время страшно вздрагивает. В лихорадочном состоянии он постоянно говорит о России и просит вернуть его домой. В эти дни Отмар ознакомился с различными видами деятельности, но не смог заработать ни шиллинга.
14 января 1926
Отмар заболел, у него температура. Простудился из-за вечной беготни. У нас осталось только сорок три шиллинга.
17 января 1926
– Давай сходим на почту, – сказала я сегодня Отмару. – Может быть, пришла почта. У меня такое ощущение, что мы получим денежный перевод.
– Ты заболела, – возразил Отмар, – откуда может быть перевод? Это просто безумная идея!
Но он меня не убедил. Я настояла на своем, и мы отправились на почту. Чтобы сэкономить на трамвайных билетах, пошли длинным путем пешком до главпочтамта, куда мы просили родителей присылать письма.
Как я и ожидала, почтальон передал мне письмо из России, но, когда мы уже направились к выходу, он нас позвал, потому что не все отдал. Долго рылся и передал нам денежный перевод. Коллеги Отмара по университету прислали ему вспомоществование. К этому и мои родители добавили что-то от себя, и получилось сто восемьдесят девять шиллингов. Я почти заплакала от радости. Теперь по меньшей мере мы обеспечены на целый месяц. Мы были очень тронуты и бесконечно благодарны нашим друзьям и любимым родителям за то, что они так жертвуют собой ради нас. Господи, благослови их всех за их заботу!
1 февраля 1926
Сняли другую комнату. Она, правда, полутемная, потому что единственное окно выходит в коридор, но она стоит всего сорок шиллингов, а нам нужно экономить. Пока Отмар готовится к экзаменам в университетской библиотеке и бегает по городу в поисках работы, у меня достаточно времени, чтобы гулять с ребенком. Особенно стараемся экономить на отоплении. Когда в комнате становится холодно, идем на улицу, чтобы там согреться. Если замерзли на улице, возвращаемся домой – кажется, что в комнате теплее.
4 февраля 1926
Сегодня проходили мимо одной небольшой лавки. Расставив ноги, владелец стоял в дверях и спокойно курил маленькую трубку. В витрине красиво расставленные лежали яйца, масло, сыр и т.д.
– Знаешь что, – сказал Отмар, – хорошая мысль заняться таким делом. Не думаю, что это уж так сложно. При лавке можно иметь жилое помещение, дешево питаться и еще располагать временем для своих дел.
– Точно, это хорошая мысль! – восторженно ответила я. – Я в лавке, а ты сможешь спокойно готовиться к экзаменам.
– Правда, особенно восторгаться нечего, – возразил Отмар. – Для этого нужны деньги, а откуда их взять?
– Ты прав, – согласилась я, совершенно остывшая. – Кто даст в долг такие деньги? Особенно для предприятия такого рода? Ведь если дело прогорит, отдавать будет нечем!
– Это так, но у меня есть хороший друг, еще с того времени, когда мы были военнопленными, – сказал задумчиво Отмар. – Я у него недавно был. Доброжелательный человек. Может, он даст взаймы?
Фрагмент книги "Молочница в Оттакринге"
17 декабря 1925
Наш поезд прибыл в Вену рано утром. Отмар держал две небольшие сумки, а я ребенка. Ребенок разоспался и разглядывал все вокруг недоверчиво, не понимая, где он. Мы вышли из вокзала с толпой, и она на выходе рассеялась. Многих встречали родные. Нас никто не встречал, нам некуда было идти.
Пошли в парк рядом с вокзалом и сели там на скамью, слегка покрытую инеем. Чувство страшного одиночества охватило мою душу. Со всех сторон доносился шум большого города, гудки автомобилей, по парку шли люди, нагруженные покупками, некоторые несли елки. Ясно чувствовалось наступление Рождества.
– Руки замерзли, – пожаловался ребенок. – Хочу домой, домой!
Это слово теперь звучало для нас чуждо и нереально.
– У нас двести тридцать пять шиллингов, можем устроиться только в очень дешевой гостинице, – сказал Отмар после некоторого молчания.
– Хочу есть, у меня замерзли ноги, – плаксиво пожаловался Юрка.
Медленно поднялись и пошли по широкой Лаксенбургерштрассе.
Остановились у одной гостиницы и после некоторого раздумья вошли внутрь. Полная заспанная женщина в грязном синем фартуке молча выслушала нас и через некоторое время принесла заказанное молоко. Другая девушка, тоже заспанная, громко двигала столами, на которых лежали перевернутые стулья.
– Хочу домой, к дедушке и бабушке, – опять захныкал Юрка. – Не хочу здесь оставаться!
Решили искать подходящую гостиницу. Снега на улице не было, дул теплый ветер, иногда падали капли дождя. Город был покрыт седыми тучами. Еще недавно в Москве было минус тридцать градусов, и всё, куда ни кинь глазом, лежало под снегом…
Комната, которую мы сняли в гостинице, была длинным полутемным помещением с двумя железными кроватями. Все было чужое и холодное. Положили на кровать ребенка, и он тут же уснул. Отмар взял меня за руку, и я тихо сказала:
– Надо подумать, с чего начать. Не может быть, чтобы два молодых здоровых человека, которые хотят работать, пропали бы в жизни. Может быть, тебе надо обратиться к своим знакомым в этом городе, они точно могли бы дать тебе совет. А я попробую писать. В России мне всегда говорили, что у меня есть такой талант. Может быть, напишу рассказы, что-нибудь о России. Это точно может заинтересовать местную публику.
– Да, я тоже уверен, что найду что-нибудь, – твердо сказал Отмар. – У меня есть ты, поэтому все должно наладиться. Отмар обнял меня, и долго-долго мы сидели молча, глядя на нашего спящего ребенка. Как он похудел, как плохо выглядит! Сильно повлияли на него болезнь и долгая дорога.
21 декабря 1925
Часто я вспоминаю то, что говорила мама: «Деньги можно потерять, а образование – это вечная ценность. Поэтому я поощряла дочь в учебе, чтобы она не осталась без куска хлеба».
А оказалось, что я со всем своим образованием буквально не в состоянии заработать и куска хлеба. Что толку, что я окончила гимназию и университет, что всю свою жизнь я только и делала, что училась?
Здесь, в этой чужой стране, все аттестаты о моем образовании не более чем ненужные клочки бумаги. К тому же, на мое несчастье, на границе бледная мрачная женщина отобрала у меня все документы, как она выразилась, «на память». А Отмар?
Когда началась война, его призвали в армию и он не смог сдать государственный экзамен. Действительно, в России он сдал все необходимые экзамены, но это здесь не принимается во внимание. Теперь он должен сдать все экзамены, чтобы получить диплом об окончании университета в Австрии. А как ему учиться, если он не знает, чем утром накормить себя самого и свою семью?
22 декабря 1925
Отмар только что возвратился из города. Уставший, сидит на кровати, на которой спит ребенок. Выглядит осунувшимся и мрачным. Уже побывал у всех своих знакомых, но ничего утешительного не услышал.
Получить какое-нибудь место практически невозможно. Что-то заработать литературным трудом тоже не представляется возможным. Может быть, получится напечатать одну или две статьи в газете, и на этом все закончится. Редакторы в газетных изданиях не знают, что делать с рукописями, которыми они завалены. Ну и, конечно, нужна протекция! Ничего не получится. Мы должны найти путь, который позволит нам заработать на жизнь. Я написала один рассказ. Отмар его переведет на немецкий и отнесет в какое-нибудь газетное издательство.
23 декабря 1925
Весь день провели в поисках жилья. Прошли почти весь город. Гостиницы нам не по карману. Это стоит шесть шиллингов в сутки. Трудно найти комнату, потому что большая часть сдаваемых комнат находится в первом или пятом районах, к тому же для нас они очень дорогие. Наконец нашли что-то подходящее в квартире одного ветеринара. Сейчас он не практикует. Комната стоит семьдесят шиллингов в месяц. Придется ее снимать, пока не найдем что-нибудь дешевле.
24 декабря 1925
В квартире наших хозяев царит гробовая тишина. Она, он и два ребенка не выходят из своей комнаты. Не слышно ни разговора, ни смеха. Они живут только с аренды одной комнаты, и этого, конечно, не хватает на жизнь. Оба взвинчены до крайности. Когда я была на кухне, чтобы вскипятить воду для чая, хозяйка спросила меня, почему мы уехали из России.
– Ведь в России живется хорошо. Люди, во всяком случае, свободны, нет безработицы, – рассуждала она. – В стране все произошло, как полагается:
буржуазия перевешана, а пролетариат живет так, как ему нравится. Мы коммунисты и не можем дождаться, когда и у нас будет создана Советская республика.
Но уж тогда сделаем все, чтобы перерезать горло буржуазии. Все они тогда подохнут! Когда она так говорила, ее глаза сверкали от ярости, а молодое красивое лицо горело, как у кровожадного зверя.
– Расскажите мне что-нибудь о России, – попросила она меня. – Только мысли о России как-то держат нас на плаву. Единственное место, где человек еще может дышать!
– Когда вы уезжаете в Россию? – вмешался в разговор ветеринар. – Вы не могли бы как-нибудь нам помочь уехать в Россию? У вас ведь должны быть связи. Куда вообще надо обратиться, когда захочешь туда уехать?
Меня охватил ужас. И это люди, которые живут в свободной стране!
У нас все мечтают о Европе и о свободе, а здесь они мечтают о Советской России! И в конце разговора ветеринар дал мне такой совет: «Собирайте чемоданы и, пока виза еще не кончилась, уезжайте назад в Россию. Здесь вы не найдете работы. Здесь хорошо живут только капиталисты, другие должны умирать с голода. Возьмите меня, к примеру. За весь месяц ко мне приходили только один раз с котом, у которого заболел живот. Теперь смотрите! Может ли целая семья прожить с одного больного кота или не может? Можем ли мы прожить на семьдесят шиллингов? Нет. Теперь скажите, что делать? Надо стать коммунистом! Всем буржуям перерезать глотки! Иначе лучше не будет!»
25 декабря 1925
В доме царит жуткая тишина. Семья ветеринара молча сидит в комнате.
– Должен же быть какой-то выход, – говорю я Отмару. – Давай просмотрим газету!
Беру газету, по которой мы ходили искать себе комнату. Вот множество объявлений.
– Например, вот смотри: «Прекрасный заработок для трудолюбивых! При вашем желании и усердии хороший месячный заработок – распространение венских банкнот!» – давай попробуем прямо сейчас, немедленно!
28 декабря 1925
Прекрасный месячный заработок заключается в следующем: вы получаете банкноты, и от их продажи вам полагается определенный процент. Вы ходите по домам и предлагаете банкноты. Но их никто не покупает, они не имеют стоимости. И вот мы идем, все трое, на «заработки». Так это называет Юрка. Ни в коем случае не хочу оставлять Отмара одного. Да и что дома делать? Дома холод, как на улице. Так же, как и у наших арендодателей, у нас нет денег на покупку угля.
Прошли пару домов, но все напрасно. Ничего не продали. Одна женщина так взбеленилась, что мы убежали от нее, как от злой собаки. Она так грубо разговаривала и так хлопнула дверью, что даже напугала Юрку.
– Она мне чуть нос не прищемила, – сказал он.
Уставшие, голодные и замерзшие, мы вернулись домой.
– И что, мы так и будем дальше ходить на заработки? – спросил беспокойно Юрка. «Лишь бы он не простудился!» – подумала я.
Когда мы заплатили за аренду за месяц, у нас осталось меньше ста шиллингов. Что делать дальше? Что теперь будет с нами?
5 января 1926
Случилось то, чего я больше всего боялась, – заболел Юрка. У него температура, он в бреду. Отмар один бегает по городу. Я сижу с ребенком. Купили немного угля и затопили печку, но эти австрийские печки совершенно не греют. Не могу спать. Не могу привыкнуть к тому, что в Вене ночью такое интенсивное движение транспорта. Спят ли здесь когда-нибудь люди?
Серое, унылое утро. С грязно-серого неба непрерывно идет дождь. В комнате полумрак. На большой кровати, так непохожей на наши русские, спят Отмар и Юрка. Смотрю на их милые спокойные лица и, заглядывая себе в душу, все время задаю себе один вопрос: «Почему мы враги народа, враги России?» Для меня Россия существует больше по ночам. Только во сне ко мне является моя Родина, как погибшая мать является своему ребенку. Я протягиваю ей руки. Мне представляется, что я дома, вижу лес и реку, широкие улицы нашего города, слышу, как люди говорят по-русски. Сердцу становится легко, как это было дома.
Шум с улицы снова будит меня из полусна, в который я погружена.
Чужая комната, чужая кровать, чужой дом, чужое небо! Все чужое.
Теснее прижимаюсь к Отмару и ребенку.
9 января 1926
Пришел ответ из редакции. Мой рассказ о жизни в России не может быть напечатан. Он хоть и хорошо написан, но чересчур «тяжелый». Такой ответ очень меня задел. Как же я должна писать что-либо о жизни в России, если она, действительно, тяжелая и грустная? Что, местный народ не воспринимает темное и мрачное?
12 января 1926
Сегодня Отмар пришел домой очень поздно. Я все время ходила от окна к окну, испытывая беспокойство. Дома полная тишина, беззвучная тишина отчаяния. Больной ребенок, жгучая мысль о нашем будущем – все это наполняло болью мое сердце. Наконец звонок. Открываю дверь, передо мной Отмар. Я стремительно бросилась ему на шею. Мне казалось, что я его не видела целую вечность. Его руки и лицо были холодные, как лед.
– Почему так поздно? В чем дело?
– Шел пешком. Хотел сэкономить деньги на трамвае, чтобы купить ребенку конфеты. Вот, бери! – он протянул мне кулек с конфетами, которые я никогда не видела.
– Это «Айбиш», лекарство от кашля!
Он вошел в комнату. Если бы он знал в эту минуту, как я его люблю!
13 января 1926
У ребенка по-прежнему высокая температура. Он не выпускает своей руки из моей и все время страшно вздрагивает. В лихорадочном состоянии он постоянно говорит о России и просит вернуть его домой. В эти дни Отмар ознакомился с различными видами деятельности, но не смог заработать ни шиллинга.
14 января 1926
Отмар заболел, у него температура. Простудился из-за вечной беготни. У нас осталось только сорок три шиллинга.
17 января 1926
– Давай сходим на почту, – сказала я сегодня Отмару. – Может быть, пришла почта. У меня такое ощущение, что мы получим денежный перевод.
– Ты заболела, – возразил Отмар, – откуда может быть перевод? Это просто безумная идея!
Но он меня не убедил. Я настояла на своем, и мы отправились на почту. Чтобы сэкономить на трамвайных билетах, пошли длинным путем пешком до главпочтамта, куда мы просили родителей присылать письма.
Как я и ожидала, почтальон передал мне письмо из России, но, когда мы уже направились к выходу, он нас позвал, потому что не все отдал. Долго рылся и передал нам денежный перевод. Коллеги Отмара по университету прислали ему вспомоществование. К этому и мои родители добавили что-то от себя, и получилось сто восемьдесят девять шиллингов. Я почти заплакала от радости. Теперь по меньшей мере мы обеспечены на целый месяц. Мы были очень тронуты и бесконечно благодарны нашим друзьям и любимым родителям за то, что они так жертвуют собой ради нас. Господи, благослови их всех за их заботу!
1 февраля 1926
Сняли другую комнату. Она, правда, полутемная, потому что единственное окно выходит в коридор, но она стоит всего сорок шиллингов, а нам нужно экономить. Пока Отмар готовится к экзаменам в университетской библиотеке и бегает по городу в поисках работы, у меня достаточно времени, чтобы гулять с ребенком. Особенно стараемся экономить на отоплении. Когда в комнате становится холодно, идем на улицу, чтобы там согреться. Если замерзли на улице, возвращаемся домой – кажется, что в комнате теплее.
4 февраля 1926
Сегодня проходили мимо одной небольшой лавки. Расставив ноги, владелец стоял в дверях и спокойно курил маленькую трубку. В витрине красиво расставленные лежали яйца, масло, сыр и т.д.
– Знаешь что, – сказал Отмар, – хорошая мысль заняться таким делом. Не думаю, что это уж так сложно. При лавке можно иметь жилое помещение, дешево питаться и еще располагать временем для своих дел.
– Точно, это хорошая мысль! – восторженно ответила я. – Я в лавке, а ты сможешь спокойно готовиться к экзаменам.
– Правда, особенно восторгаться нечего, – возразил Отмар. – Для этого нужны деньги, а откуда их взять?
– Ты прав, – согласилась я, совершенно остывшая. – Кто даст в долг такие деньги? Особенно для предприятия такого рода? Ведь если дело прогорит, отдавать будет нечем!
– Это так, но у меня есть хороший друг, еще с того времени, когда мы были военнопленными, – сказал задумчиво Отмар. – Я у него недавно был. Доброжелательный человек. Может, он даст взаймы?
