Читателям > Каталог книг издательства "Москва" > Голый > Первая глава повести "Голый"
Крымов проснулся оттого, что на улице происходило нечто шумное, какое-то движение, крики, ругань, свистки. Что это? Война, пожар, землетрясение? Что бы это ни было, надо бежать, спасаться, иначе конец. Но как бежать, если он абсолютно голый? В комнате не было ни шкафа, ни тумбочки, где можно было найти хоть носки, хоть какую-нибудь тряпку, которую можно обернуть вокруг бедер. В комнате вообще не было никакой мебели, даже кровати, а он лежал на голом полу, даже не на паркетном, а на дощатом, как в детстве.
Он встал и подошел к окну, чтобы посмотреть, что же там, на улице, все-таки происходит, но окно выходило во двор, и ничего, кроме сугробов и припорошенного снегом дерева с вороной на ветке, он не увидел. А между тем шум снаружи все нарастал, и нужно было что-то предпринимать, чтобы избежать худшего, зайти к соседям, попросить что-нибудь из одежды. Он вышел на лестничную клетку и нажал кнопку звонка в квартиру напротив. Там жил сантехник Макаров со своей семьей. Звонок прозвучал неожиданно резко и громко, как будто у самого уха, и он проснулся, теперь уже на самом деле.
Часы на тумбочке возле кровати показывали семь. В квартире было тихо, не слышно даже, как тикают часы. Казалось, звонок вобрал в себя все звуки, которые тут жили до него, и унес их собой в прошедшее время.
Крымов встал и подошел к окну – улица просыпалась, редкие пешеходы спешили по своим делам, у светофора нетерпеливо попыхивали выхлопами две машины, красная и желтая. Крымов открыл форточку, острая смесь запахов липового цвета и бензина ворвалась в комнату.
«Опять это гадский сон, – думал Крымов, стоя под душем. – Давно не было – казалось, он ушел навсегда, и вот на тебе – вернулся. Нет, надо завязывать с пьянками да гулянками и наконец завершить повесть». В прошлом году журнал «Новый мир» опубликовал его рассказ. Критики тепло о нем отозвались, и теперь нужно было закрепить успех. Несколько раз Крымов брался за дело и даже написал первую главу, но дальше дело не шло, все время что-то мешало.
1
Крымов подсчитывал, сколько осталось до получки. Получалось, если в днях, то две недели, а если в рублях, то десятка с копейками. На такую сумму даже на хлебе и воде не протянешь, разве что на одной воде. «И дернул же меня черт подарить Марте из отдела писем колечко с изумрудом. Она бы и так дала, – думал Крымов, сидя за своим рабочим столом в редакции журнала «Сельские будни». – Ну ладно, колечко, а зачем поперся с компанией малознакомых людей в «Арагви»? Лобио-мобио, шашлык-машлык, коньяк пять звезд, полполучки как корова языком слизнула. Это Кунгурову можно кидаться деньгами налево и направо, у него отец директор рыбного магазина, а тут каждый рубль на счету, и вся зарплата, как детское одеяло: на голову натянешь – ноги голые, ноги станешь прикрывать – голова мерзнет. Валяев – тот тоже хорош, пригласил на юбилей, оказал, видите ли, честь. В гробу я видал его юбилей, а не прийти нельзя, все-таки начальство, ответственный секретарь, и без подарка явиться в дом неприлично – все-таки юбилей. Хорошо, еще галстуком удалось отделаться».
Во рту у Крымова было погано после вчерашней попойки, голова трещала, в животе было неуютно, рука с сигаретой дрожала – ближайшее будущее рисовалось в мрачных тонах. И тут позвонил Ароян, знакомый по факультету журналистики, не друг и даже не приятель, а просто сокурсник.
– Ну как, надумал?
Крымов силился вспомнить, что он должен был надумать, но мысли сегодня плохо цеплялись одна за другую, и он после некоторого молчания сдался.
– Напомни, Ашот, в чем дело.
– Ну я же на прошлой неделе заказал тебе статью в свой журнал про какого-нибудь героя труда, и ты обещал написать. Вспомнил? Память неохотно раскрывала свои закрома, но Крымов все-таки припомнил, что разговор о статье был, и он действительно что-то обещал Ашоту. Он вообще щедро сеял вокруг себя обещания и не следил за всходами.
– Да, – сказал он в трубку. – Я уже заканчиваю очерк, когда надо сдать?
– Последний срок завтра, дорогой. Аванс сразу, а после публикации двойной гонорар, – Ароян родился в Москве и всю жизнь прожил в столице, но как настоящий армянин говорил медленно, и оттого каждое его слово казалось весомым, словно сработанное каменотесом.
– Почему двойной?
– Я же тебе объяснял – один за статью в основном журнале, а второй за публикацию в приложении для осужденных.
Слова о двойном гонораре вернули Крымову память. Он вспомнил, что Ароян служил в редакции журнала «Закон и порядок» для сотрудников пенитенциарной системы, а приложение, кажется, называлось «За новую жизнь». Он устроился в редакцию сразу после института, и многие сокурсники завидовали ему: зарплата, как в центральной прессе, гонорары высокие и всякие бонусы типа бесплатного проезда на транспорте, пайков, путевок на курорты Крыма и Кавказа, а еще милицейские корочки. Были и минусы – на работе нужно было надевать милицейскую форму. Но по сравнению хотя бы с бесплатным проездом это казалось досадным пустяком. Крымову не повезло, ни в «Правду», ни в «Известия» он даже не пытался сунуться: чтобы туда устроиться, нужны были связи, которых у него не было. Вот и пришлось ему довольствоваться журналом «Сельские будни». Он быстро набил руку на статьях о передовой агротехнике, урожаях и надоях, но по-настоящему интересными у него получались очерки о людях труда. Неспроста ведь он считал себя не столько журналистом, сколько писателем. Простоватых механизаторов и животноводов он наделял такими выдающимися свойствами характера, что некоторые его герои спивались от восторга.
За ним в редакции утвердилась слава «легкого пера». Но задача, которую поставил перед ним Ашот, казалась невыполнимой. Во-первых, герой очерка должен быть реальным героем труда, лучше дважды, а еще лучше – трижды. Во вторых, у него должен быть подопечный с уголовным прошлым, который, благодаря благотворному влиянию коллектива и в первую очередь наставника, приобщился к честному труду на благо родины. Вот этого хотел Ароян, но этого как раз и не было у Крымова в загашнике. Были красавицы доярки, мужественные пастухи и народные умельцы из сельской глубинки, а героев не было. Ну не обзавелся он пока тяжелой артиллерией.
Но обещанный аванс и двойной гонорар не давали Крымову покоя, заставляли больную голову усиленно перебирать разные варианты. И тут он вспомнил, что недавно видел в журнале «Агитатор» интервью с трижды героем труда из Средней Азии. Найти статью в подшивке не составляло труда. Да, в статье рассказывалось о знатном хлопкоробе из Узбекистана. Никаких воспитанников с уголовным прошлым у него не было, но его можно придумать, для журналиста это непозволительно, за это можно схлопотать выговор с занесением в личное дело, а писателю можно. Биографы будут вспоминать об этом как о шутке гения.
Журнал «Закон и порядок» не рассчитан на массового читателя, но что, если все-таки очерк попадет на глаза этому рыцарю хлопковых полей? Это неминуемый скандал, потеря репутации и в конце концов увольнение с треском.
Нет, тут надо придумать что-то другое. Кажется, на прошлой неделе Марта была на съезде передовиков сельского хозяйства и что-то записывала.
Действительно, Марта была на съезде и записала фамилии героев, всего оказалось три фамилии, но это были трижды герои, и все с адресами. Больше всего Крымову понравился рисовод Темирбек Батырбаев, потому что его имя и фамилию все-таки можно было довольно легко выговорить и даже запомнить. К тому же он был рисовод, это все-таки ближе к хлопкоробу из «Агитатора», чем человек, который пас яков в Киргизии.
Теперь предстояла деликатная, можно сказать, ювелирная работа – заменить хлопкороба рисоводом в тексте так, чтобы комар носа не подточил. Это уже было дело техники, которой Крымов владел в совершенстве. На страницах «Агитатора» хлопкороб рассказывал: «Прошлая весна была засушливая, и нам пришлось пересевать дважды». Черт его знает, пересевают ли рис, если весна засушливая. Никто в редакции ответить на этот вопрос не мог, даже Гончаренко, который окончил Тимирязевку. На всякий случай все-таки пришлось убрать «дважды». Далее хлопкороб рассказывал журналисту, что, когда сев закончен, он любит выходить в поле и петь свои родные узбекские песни. Ну тут все очень просто, почему бы рисоводу не спеть в поле каракалпакские песни, если душа поет.
У хлопкороба оказалась большая семья: пять мальчиков и три девочки, и все они с раннего детства приучались к труду. Даже трехлетний Саид, и тот ковырялся в земле. Ну тут и менять нечего. Всем известно, что у азиатов многодетные семьи и трудолюбивые дети. Просто нужно убрать имя младшего сына.
Вот, собственно, и все, оставалось только придумать историю с исправлением юного шалопая, и тут уж Крымов дал волю своей писательской фантазии. Рассказ героя соцтруда получился вполне правдоподобным. «Был у нас в кишлаке один мутный парнишка. Его сверстники – кто в поле, кто на ферме, а он с утра в чайхане. Связался с дурной компанией, попался на краже кормов. Отбыл в колонии три года, вернулся домой, но в бригаду не пошел, перебивался случайными заработками, кому крышу покроет, кому дувал поправит. Я ему говорю: «Тимур, посмотри, твои сверстники в поле рекорды бьют, а ты в стороне. Хочешь стать механизатором?» А он мне: «Темирбек-ака, я бы с радостью, но вы ведь мне дадите не новый трактор, а развалину, которую мне придется латать день и ночь». В его словах была доля правды – были у нас еще такие машины, но я подумал и решил дать ему новый трактор, мы как раз получили три машины К-700. Наверно, правильнее было бы дать их передовикам, но я подумал и решил, что судьба человека важнее рекордов. И что вы думаете, парня теперь не узнать, сам стал передовиком, работает так, что любо-дорого смотреть».
Интервью было готово. Крымов отнес его Ашоту. Тот прочитал, похвалил, но вместо того, чтобы отправить материал в набор, положил его в конверт и спросил адрес героя.
– Это еще зачем? – растерялся Крымов.
– Пусть он прочтет и завизирует. А я еще вложу в конверт записку с просьбой прислать его фотографию с автографом и коротким пожеланием ребятам, которые отбывают срок.
– Я не знаю его адреса, – попытался выкрутиться Крымов.
– Не беда, страна должна знать своих героев, напишем так: Каракалпакская АССР, трижды Герою Социалистического Труда Темирбеку Батырбаеву. Ну вот и все, теперь можно и в бухгалтерию за авансом.
Крымов был в смятении, даже щедрый аванс его не радовал. Теперь Ароян раззвонит всем, что Крымов жулик, и с карьерой журналиста покончено. Но уже на следующий день душевная рана затянулась, на смену отчаянию пришло спасительное «ну и что». В конце концов, он же писатель, а не журналист, уйдет из журнала, вплотную займется прозой, как Толя Князев.
С Толей Князевым он познакомился в литстудии Союза писателей. Толя был родом с Урала, писал рассказы из жизни профессиональных охотников. Брал двух мужиков с разными характерами и сталкивал их лбами в разных ситуациях. По сути, это были все те же горьковские Гаврила и Челкаш или тургеневские Пунин и Бабурин. Женщины в его рассказах отсутствовали, да и в жизни тоже, на них у него не оставалось ни времени, ни денег. Но Крымову рассказы нравились за то, что были написаны простым и очень точным языком, и сам Князев ему нравился своей цельностью и целеустремленностью, то есть теми качествами, которых не хватало самому Крымову.
Жил Князев очень бедно, главным образом за счет рецензий на опусы графоманов, которые ему подкидывал приятель из издательства. Обычно после студии ребята не спешили расходиться по домам, а спускались в подвал Дома литераторов, где был бильярд, устраивались в углу возле аквариума с золотыми рыбками, заказывали в баре пиво. Как правило, тот, кого обсуждали на студии, приносил бутылку водки, а остальные – кто что мог на закуску. Вклад Князева в общий котел был всегда один и тот же – две картофелины в мундире.
Единственным его развлечением был телевизор. По ночам он выходил к газетным стендам и вырезал бритвой программу на завтра. Подписка на газету с программой была ему не по карману.
Как-то Крымов сказал Князеву, что может посодействовать насчет места корреспондента в своем журнала, но тот наотрез отказался. Сказал: «Я лучше буду питаться только хлебом и кефиром, но писательский труд ни на что не променяю, а уж когда получу Госпремию, оторвусь по полной».
Крымов уважал его решение, но не понимал, сам-то он не готов был переходить на хлеб с кефиром, но если обстоятельства так сложатся, то, видно, придется. Черт с ним, с Арояном, не общался я с ним сто лет, и еще сто лет он не нужен, просто вычеркнуть его из телефонной книжки. Так Крымов решил и постарался стереть из памяти неприятную историю со злосчастным очерком.
Но вскоре эта история дала о себе знать самым неожиданным образом. Ашот позвонил и сказал, что можно приезжать за гонораром.
– И что, рисовод завизировал интервью?
– Конечно, и фотографию свою прислал, и пожелания. Так что приезжай, у меня для тебя есть сюрприз.
Сюрприз в такой ситуации казался плохой приманкой, но Крымов поехал и был приятно удивлен радушной встречей, которую ему устроил однокурсник. Он достал бутылку армянского коньяка, нарезал тонкими ломтиками лимон, предложил выпить за дружбу.
– Поздравляю, ты сдал экзамен на «отлично». Можешь оформляться на работу к нам в редакцию.
– Да я уже вроде как работаю.
– Ты застрял в своем колхозе. Это не дело, чтобы талантливый журналист всю жизнь писал про надои и урожаи. У нас освободилось место редактора в молодежном отделе. Работа интересная, с людьми, столько драматических судеб, столько характеров… Тебе, как литератору, это будет интересно. Я говорил с главным насчет тебя, он сказал, что не возражает, только хочет узнать, на что ты способен. Вот я и позвонил тебе тогда насчет статьи. Ты отлично справился с заданием и можешь оформляться. Для начала заполнишь анкету, потом пройдешь медкомиссию и проверку на полиграфе. Думаю, никаких проблем у тебя не будет, если, конечно, ты понравишься генералу Курдюкову из управления. Он наш куратор, завтра вечером он уезжает с инспекцией в Сибирь, но перед отъездом хочет с тобой встретиться. Смотри не опаздывай, он любит точность.
Крымов взял листок с адресом и телефоном, свернул его вчетверо и сунул в карман пиджака.
– Опоздание смерти подобно, – поставил точку Ароян.
«Нет, надо научиться говорить медленно, и тогда каждое слово будет как приговор», – подумал Крымов и запил мысль глотком коньяка.
Первая глава повести "Голый"
Крымов проснулся оттого, что на улице происходило нечто шумное, какое-то движение, крики, ругань, свистки. Что это? Война, пожар, землетрясение? Что бы это ни было, надо бежать, спасаться, иначе конец. Но как бежать, если он абсолютно голый? В комнате не было ни шкафа, ни тумбочки, где можно было найти хоть носки, хоть какую-нибудь тряпку, которую можно обернуть вокруг бедер. В комнате вообще не было никакой мебели, даже кровати, а он лежал на голом полу, даже не на паркетном, а на дощатом, как в детстве.
Он встал и подошел к окну, чтобы посмотреть, что же там, на улице, все-таки происходит, но окно выходило во двор, и ничего, кроме сугробов и припорошенного снегом дерева с вороной на ветке, он не увидел. А между тем шум снаружи все нарастал, и нужно было что-то предпринимать, чтобы избежать худшего, зайти к соседям, попросить что-нибудь из одежды. Он вышел на лестничную клетку и нажал кнопку звонка в квартиру напротив. Там жил сантехник Макаров со своей семьей. Звонок прозвучал неожиданно резко и громко, как будто у самого уха, и он проснулся, теперь уже на самом деле.
Часы на тумбочке возле кровати показывали семь. В квартире было тихо, не слышно даже, как тикают часы. Казалось, звонок вобрал в себя все звуки, которые тут жили до него, и унес их собой в прошедшее время.
Крымов встал и подошел к окну – улица просыпалась, редкие пешеходы спешили по своим делам, у светофора нетерпеливо попыхивали выхлопами две машины, красная и желтая. Крымов открыл форточку, острая смесь запахов липового цвета и бензина ворвалась в комнату.
«Опять это гадский сон, – думал Крымов, стоя под душем. – Давно не было – казалось, он ушел навсегда, и вот на тебе – вернулся. Нет, надо завязывать с пьянками да гулянками и наконец завершить повесть». В прошлом году журнал «Новый мир» опубликовал его рассказ. Критики тепло о нем отозвались, и теперь нужно было закрепить успех. Несколько раз Крымов брался за дело и даже написал первую главу, но дальше дело не шло, все время что-то мешало.
Крымов подсчитывал, сколько осталось до получки. Получалось, если в днях, то две недели, а если в рублях, то десятка с копейками. На такую сумму даже на хлебе и воде не протянешь, разве что на одной воде. «И дернул же меня черт подарить Марте из отдела писем колечко с изумрудом. Она бы и так дала, – думал Крымов, сидя за своим рабочим столом в редакции журнала «Сельские будни». – Ну ладно, колечко, а зачем поперся с компанией малознакомых людей в «Арагви»? Лобио-мобио, шашлык-машлык, коньяк пять звезд, полполучки как корова языком слизнула. Это Кунгурову можно кидаться деньгами налево и направо, у него отец директор рыбного магазина, а тут каждый рубль на счету, и вся зарплата, как детское одеяло: на голову натянешь – ноги голые, ноги станешь прикрывать – голова мерзнет. Валяев – тот тоже хорош, пригласил на юбилей, оказал, видите ли, честь. В гробу я видал его юбилей, а не прийти нельзя, все-таки начальство, ответственный секретарь, и без подарка явиться в дом неприлично – все-таки юбилей. Хорошо, еще галстуком удалось отделаться».
Во рту у Крымова было погано после вчерашней попойки, голова трещала, в животе было неуютно, рука с сигаретой дрожала – ближайшее будущее рисовалось в мрачных тонах. И тут позвонил Ароян, знакомый по факультету журналистики, не друг и даже не приятель, а просто сокурсник.
– Ну как, надумал?
Крымов силился вспомнить, что он должен был надумать, но мысли сегодня плохо цеплялись одна за другую, и он после некоторого молчания сдался.
– Напомни, Ашот, в чем дело.
– Ну я же на прошлой неделе заказал тебе статью в свой журнал про какого-нибудь героя труда, и ты обещал написать. Вспомнил? Память неохотно раскрывала свои закрома, но Крымов все-таки припомнил, что разговор о статье был, и он действительно что-то обещал Ашоту. Он вообще щедро сеял вокруг себя обещания и не следил за всходами.
– Да, – сказал он в трубку. – Я уже заканчиваю очерк, когда надо сдать?
– Последний срок завтра, дорогой. Аванс сразу, а после публикации двойной гонорар, – Ароян родился в Москве и всю жизнь прожил в столице, но как настоящий армянин говорил медленно, и оттого каждое его слово казалось весомым, словно сработанное каменотесом.
– Почему двойной?
– Я же тебе объяснял – один за статью в основном журнале, а второй за публикацию в приложении для осужденных.
Слова о двойном гонораре вернули Крымову память. Он вспомнил, что Ароян служил в редакции журнала «Закон и порядок» для сотрудников пенитенциарной системы, а приложение, кажется, называлось «За новую жизнь». Он устроился в редакцию сразу после института, и многие сокурсники завидовали ему: зарплата, как в центральной прессе, гонорары высокие и всякие бонусы типа бесплатного проезда на транспорте, пайков, путевок на курорты Крыма и Кавказа, а еще милицейские корочки. Были и минусы – на работе нужно было надевать милицейскую форму. Но по сравнению хотя бы с бесплатным проездом это казалось досадным пустяком. Крымову не повезло, ни в «Правду», ни в «Известия» он даже не пытался сунуться: чтобы туда устроиться, нужны были связи, которых у него не было. Вот и пришлось ему довольствоваться журналом «Сельские будни». Он быстро набил руку на статьях о передовой агротехнике, урожаях и надоях, но по-настоящему интересными у него получались очерки о людях труда. Неспроста ведь он считал себя не столько журналистом, сколько писателем. Простоватых механизаторов и животноводов он наделял такими выдающимися свойствами характера, что некоторые его герои спивались от восторга.
За ним в редакции утвердилась слава «легкого пера». Но задача, которую поставил перед ним Ашот, казалась невыполнимой. Во-первых, герой очерка должен быть реальным героем труда, лучше дважды, а еще лучше – трижды. Во вторых, у него должен быть подопечный с уголовным прошлым, который, благодаря благотворному влиянию коллектива и в первую очередь наставника, приобщился к честному труду на благо родины. Вот этого хотел Ароян, но этого как раз и не было у Крымова в загашнике. Были красавицы доярки, мужественные пастухи и народные умельцы из сельской глубинки, а героев не было. Ну не обзавелся он пока тяжелой артиллерией.
Но обещанный аванс и двойной гонорар не давали Крымову покоя, заставляли больную голову усиленно перебирать разные варианты. И тут он вспомнил, что недавно видел в журнале «Агитатор» интервью с трижды героем труда из Средней Азии. Найти статью в подшивке не составляло труда. Да, в статье рассказывалось о знатном хлопкоробе из Узбекистана. Никаких воспитанников с уголовным прошлым у него не было, но его можно придумать, для журналиста это непозволительно, за это можно схлопотать выговор с занесением в личное дело, а писателю можно. Биографы будут вспоминать об этом как о шутке гения.
Журнал «Закон и порядок» не рассчитан на массового читателя, но что, если все-таки очерк попадет на глаза этому рыцарю хлопковых полей? Это неминуемый скандал, потеря репутации и в конце концов увольнение с треском.
Нет, тут надо придумать что-то другое. Кажется, на прошлой неделе Марта была на съезде передовиков сельского хозяйства и что-то записывала.
Действительно, Марта была на съезде и записала фамилии героев, всего оказалось три фамилии, но это были трижды герои, и все с адресами. Больше всего Крымову понравился рисовод Темирбек Батырбаев, потому что его имя и фамилию все-таки можно было довольно легко выговорить и даже запомнить. К тому же он был рисовод, это все-таки ближе к хлопкоробу из «Агитатора», чем человек, который пас яков в Киргизии.
Теперь предстояла деликатная, можно сказать, ювелирная работа – заменить хлопкороба рисоводом в тексте так, чтобы комар носа не подточил. Это уже было дело техники, которой Крымов владел в совершенстве. На страницах «Агитатора» хлопкороб рассказывал: «Прошлая весна была засушливая, и нам пришлось пересевать дважды». Черт его знает, пересевают ли рис, если весна засушливая. Никто в редакции ответить на этот вопрос не мог, даже Гончаренко, который окончил Тимирязевку. На всякий случай все-таки пришлось убрать «дважды». Далее хлопкороб рассказывал журналисту, что, когда сев закончен, он любит выходить в поле и петь свои родные узбекские песни. Ну тут все очень просто, почему бы рисоводу не спеть в поле каракалпакские песни, если душа поет.
У хлопкороба оказалась большая семья: пять мальчиков и три девочки, и все они с раннего детства приучались к труду. Даже трехлетний Саид, и тот ковырялся в земле. Ну тут и менять нечего. Всем известно, что у азиатов многодетные семьи и трудолюбивые дети. Просто нужно убрать имя младшего сына.
Вот, собственно, и все, оставалось только придумать историю с исправлением юного шалопая, и тут уж Крымов дал волю своей писательской фантазии. Рассказ героя соцтруда получился вполне правдоподобным. «Был у нас в кишлаке один мутный парнишка. Его сверстники – кто в поле, кто на ферме, а он с утра в чайхане. Связался с дурной компанией, попался на краже кормов. Отбыл в колонии три года, вернулся домой, но в бригаду не пошел, перебивался случайными заработками, кому крышу покроет, кому дувал поправит. Я ему говорю: «Тимур, посмотри, твои сверстники в поле рекорды бьют, а ты в стороне. Хочешь стать механизатором?» А он мне: «Темирбек-ака, я бы с радостью, но вы ведь мне дадите не новый трактор, а развалину, которую мне придется латать день и ночь». В его словах была доля правды – были у нас еще такие машины, но я подумал и решил дать ему новый трактор, мы как раз получили три машины К-700. Наверно, правильнее было бы дать их передовикам, но я подумал и решил, что судьба человека важнее рекордов. И что вы думаете, парня теперь не узнать, сам стал передовиком, работает так, что любо-дорого смотреть».
Интервью было готово. Крымов отнес его Ашоту. Тот прочитал, похвалил, но вместо того, чтобы отправить материал в набор, положил его в конверт и спросил адрес героя.
– Это еще зачем? – растерялся Крымов.
– Пусть он прочтет и завизирует. А я еще вложу в конверт записку с просьбой прислать его фотографию с автографом и коротким пожеланием ребятам, которые отбывают срок.
– Я не знаю его адреса, – попытался выкрутиться Крымов.
– Не беда, страна должна знать своих героев, напишем так: Каракалпакская АССР, трижды Герою Социалистического Труда Темирбеку Батырбаеву. Ну вот и все, теперь можно и в бухгалтерию за авансом.
Крымов был в смятении, даже щедрый аванс его не радовал. Теперь Ароян раззвонит всем, что Крымов жулик, и с карьерой журналиста покончено. Но уже на следующий день душевная рана затянулась, на смену отчаянию пришло спасительное «ну и что». В конце концов, он же писатель, а не журналист, уйдет из журнала, вплотную займется прозой, как Толя Князев.
С Толей Князевым он познакомился в литстудии Союза писателей. Толя был родом с Урала, писал рассказы из жизни профессиональных охотников. Брал двух мужиков с разными характерами и сталкивал их лбами в разных ситуациях. По сути, это были все те же горьковские Гаврила и Челкаш или тургеневские Пунин и Бабурин. Женщины в его рассказах отсутствовали, да и в жизни тоже, на них у него не оставалось ни времени, ни денег. Но Крымову рассказы нравились за то, что были написаны простым и очень точным языком, и сам Князев ему нравился своей цельностью и целеустремленностью, то есть теми качествами, которых не хватало самому Крымову.
Жил Князев очень бедно, главным образом за счет рецензий на опусы графоманов, которые ему подкидывал приятель из издательства. Обычно после студии ребята не спешили расходиться по домам, а спускались в подвал Дома литераторов, где был бильярд, устраивались в углу возле аквариума с золотыми рыбками, заказывали в баре пиво. Как правило, тот, кого обсуждали на студии, приносил бутылку водки, а остальные – кто что мог на закуску. Вклад Князева в общий котел был всегда один и тот же – две картофелины в мундире.
Единственным его развлечением был телевизор. По ночам он выходил к газетным стендам и вырезал бритвой программу на завтра. Подписка на газету с программой была ему не по карману.
Как-то Крымов сказал Князеву, что может посодействовать насчет места корреспондента в своем журнала, но тот наотрез отказался. Сказал: «Я лучше буду питаться только хлебом и кефиром, но писательский труд ни на что не променяю, а уж когда получу Госпремию, оторвусь по полной».
Крымов уважал его решение, но не понимал, сам-то он не готов был переходить на хлеб с кефиром, но если обстоятельства так сложатся, то, видно, придется. Черт с ним, с Арояном, не общался я с ним сто лет, и еще сто лет он не нужен, просто вычеркнуть его из телефонной книжки. Так Крымов решил и постарался стереть из памяти неприятную историю со злосчастным очерком.
Но вскоре эта история дала о себе знать самым неожиданным образом. Ашот позвонил и сказал, что можно приезжать за гонораром.
– И что, рисовод завизировал интервью?
– Конечно, и фотографию свою прислал, и пожелания. Так что приезжай, у меня для тебя есть сюрприз.
Сюрприз в такой ситуации казался плохой приманкой, но Крымов поехал и был приятно удивлен радушной встречей, которую ему устроил однокурсник. Он достал бутылку армянского коньяка, нарезал тонкими ломтиками лимон, предложил выпить за дружбу.
– Поздравляю, ты сдал экзамен на «отлично». Можешь оформляться на работу к нам в редакцию.
– Да я уже вроде как работаю.
– Ты застрял в своем колхозе. Это не дело, чтобы талантливый журналист всю жизнь писал про надои и урожаи. У нас освободилось место редактора в молодежном отделе. Работа интересная, с людьми, столько драматических судеб, столько характеров… Тебе, как литератору, это будет интересно. Я говорил с главным насчет тебя, он сказал, что не возражает, только хочет узнать, на что ты способен. Вот я и позвонил тебе тогда насчет статьи. Ты отлично справился с заданием и можешь оформляться. Для начала заполнишь анкету, потом пройдешь медкомиссию и проверку на полиграфе. Думаю, никаких проблем у тебя не будет, если, конечно, ты понравишься генералу Курдюкову из управления. Он наш куратор, завтра вечером он уезжает с инспекцией в Сибирь, но перед отъездом хочет с тобой встретиться. Смотри не опаздывай, он любит точность.
Крымов взял листок с адресом и телефоном, свернул его вчетверо и сунул в карман пиджака.
– Опоздание смерти подобно, – поставил точку Ароян.
«Нет, надо научиться говорить медленно, и тогда каждое слово будет как приговор», – подумал Крымов и запил мысль глотком коньяка.
