Читателям > Каталог книг издательства "Москва" > Палисадник. Сборник рассказов > Рыбка (первая глава из книги Палисадник. Сборник рассказов)
На данной странице сайта представлена первая глава книги "Палисадник. Сборник рассказов"
Носки на рынок нужно надевать самые лучшие: чистые – это понятно, а еще, чтоб ни одной дырочки, ни потертости, ни штопки. Цвет не важен, любые, лишь бы не белые. Но у меня в одиннадцать лет белых и не было – непрактично.
Кроссовки продавали в самом конце рынка. Они стояли по одному на раскладном столике, предусмотрительно укрытые полиэтиленом: накрапывал дождь, лето закончилось очень рано. Я надвинула капюшон ветровки на лицо и попыталась рассмотреть товар сквозь запотевшую изнутри и мокрую от капель снаружи пленку. Молодая грузная продавщица скользнула по мне взглядом и снова уткнулась в книжку, на обложке которой длинноволосый брюнет в камзоле прижимал к себе разомлевшую блондинку в платье с глубоким декольте. Интереса как покупатель я не представляла, впрочем, опасности – тоже. Дабы дополнительно подчеркнуть, что обо мне можно не беспокоиться, я заложила руки за спину: мол, мне и в голову не придет трогать товар.
Несмотря на непогоду, народу на вещевом рынке было достаточно. Покупали плохо, неохотно, все больше приходили «глазами торговать». Вечное состояние русского человека «сейчас кризис – денег нет» в конце 90-х у людей, живших в районе метро «Выхино», кажется, достигло своего апогея. Но пойти в субботу все равно было некуда, а тут какое-никакое развлечение, и женщины бродили между рядами, приглядывались, приценивались: хорошие туфли, может, взять с аванса, тем более что день рождения скоро. Но потом, прикинув, что еще соседке должны, а сын из всех штанов вырос, вздыхали и шли дальше, на «оптушку» – оптовый продуктовый рынок, расположившийся за вещевым. Фрукты и овощи там продавали с машин, намного дешевле магазинной цены – выгодно. Мы тоже там регулярно закупались. Надо было дойти от дома до станции по пустырю мимо таможенной академии – недолго, минут тридцать, потом на электричке до «Выхино», а там через туннель на другую сторону дороги, через вещевой – и за продуктами. Обратно возвращались тем же путем, только груженые капустой, картошкой, морковью и всем таким прочим. Мама тащит по огромной сумке в каждой руке, я рядом. Мне мама дает нести только легкое, и я расстраиваюсь, что маме тяжело, бегаю вокруг, пытаюсь забрать какую-нибудь из сумок, но в итоге только мешаю. Маме меня жалко, говорит: «Молодая еще, наносишься, когда время придет». Или: «Куда ты тяжесть тащишь, тебе еще рожать!» А я только пошла в пятый класс, ни про какие роды не думаю, лишь смотрю на покрасневшие мамины руки и хочу помочь. Мама сдается, выпускает одну ручку у сумки для меня, сама берет вторую, так и идем, связанные плотным белым пакетом, на котором призывно изгибается загорелая блондинка в купальнике с высокими вырезами на бедрах. Хороший пакет, крепкий, мы всегда за овощами с ним ездим, и сначала на бедра блондинки капает серый люберецкий дождь, а потом она лежит, аккуратно сложенная вчетверо, под мойкой, чуть дальше другого пакета с пакетами. Ждет следующей поездки.
В этот раз мы отправились не за продуктами, у нас важное дело: мне нужна «сменка» на физкультуру. Мама ловко перескочила через глубокую лужу, в которой, весело подпрыгивая под ударами крупных капель дождя, плавали два окурка, и подошла ко мне.
– Извини, что так долго. Колготки брала. Совсем ходить не в чем…
– Проверила хорошо? – Я уже разбираюсь в вопросе: перед покупкой колготки надо открыть и посмотреть, чтоб новые, чтоб без затяжек.
– Само собой! А у тебя как? Понравилось что-нибудь?
– Да, вот зеленые вроде бы ничего... – я кивнула на стол.
– Женщина, зеленые покажите! Сколько стоят? А на девочку есть? Нам тридцать седьмой нужен, – заговорила мама с продавщицей бодро и по-деловому. Та сразу поняла, что покупатель настоящий, не просто поглядеть, быстро заложила послюнявленным пальцем уголок у страницы и полезла доставать из баула товар.
– Есть, конечно! Ой, как вы их углядели? Первые! Только-только хозяйка привезла. Самые модные! Удобные, качественные. Я ведь за качество отвечаю. Всегда тут стою, не первый год уже, ни от кого не прячусь. Чуть что не так, прийти можно, только не приходит никто. А всё потому, что не Китай! Фирма! Вырастет дочка, еще младшие донашивать будут. И цвет хороший – зеленый: хочешь мальчику, хочешь девочке, – продавщица говорила и говорила, ловко перекладывая в сумках товар, повернувшись к нам широким плоским задом. Наконец нужная модель была найдена.
– Меряй, пожалуйста! – предложила она, подвинула складной столик, служивший прилавком, и положила на асфальт кусок картона, почти совсем новый.
Балансируя на одной ноге, я сняла с другой ботинок, сунула ее в кроссовку и наступила на картонку. Мама смотрела на меня выжидательно. Продавщица склонилась у моих ног и надавила на мысок.
– Хорошо ей, прям вот в самый раз! Но можно и побольше взять. Давай тридцать восьмой принесу? У меня тут рядом, на другой точке. Быстро сбегаю. Ваткой нос набить – еще лучше даже. Два года проносит!
– Тебе как? Удобно?
– Да, мам, хорошо.
– Тогда берем.
Мама никогда не покупала ничего на вырост. Все носилось сейчас, не откладывалось до лучших времен. Это было редкостью. Большинству моих приятелей и одноклассников одежда была либо уже мала, либо еще велика. У меня есть друг Витька, еще со школы, ему мама в девятом классе купила спортивный костюм «с запасиком», так Витька до сих пор до него не дорос, а ему уже тридцать пять, у него двое детей и наметившийся живот...
Мы вышли с рынка:
– Ты рада? – мама приобняла меня за плечи.
– Да, спасибо большое! Очень красивые кроссовки.
Конечно, я была рада, хотя для полного счастья все-таки кое-чего не хватало. Пока мы шли по рядам, я то тут, то там натыкалась на главную мечту тогдашних девчонок – футболку с Ди Каприо. Видеокассета с «Титаником», озвученная гнусавым переводчиком, сначала появилась у Наташкиных родителей, и мы смотрели ее всем девичьим составом нашего двора и хором рыдали, когда замерзший в ледяной воде голубоглазый красавчик Лео опускался в черную мглу океана... Футболку мне хотелось страшно! Но об этом можно было даже не заикаться. Во-первых, уже купили обувь, а во-вторых, когда футболка появилась у Наташки, мама тут же сказала: «Несерьезная вещь. Состав, сразу видно, синтетика, потеть только, и лица непонятно чьи. Нравится киноактер и на здоровье, но чтоб его на груди носить – неправильно это, фанатизм какой-то». Я, конечно, вслух согласилась. Да и какой смысл спорить? Вот видела бы мама фильм, может, и поняла бы, а так… Бесполезно.
Но судьба порой преподносила приятные сюрпризы в лице заезжавшей в гости бабушки. После долгих посиделок с мамой на кухне бабушка выплыла в коридор и, прижимая меня к надушенной груди, сунула в руку несколько купюр:
– Вота, на подарочек тебе. Я, чего купить-то, не знаю. Сама сходи да выбери.
– Спасибо, бабуль! – я чмокнула бабушку в напудренную щеку. Знала, что деньги у нее не лишние, но сил отказаться не нашлось. Тем более что в школе намечалась дискотека, и я мысленно уже была там, в свете прожекторов, в майке с Ди Каприо…
Бабушка тем временем обняла маму.
– Этого-то давай отваживай, нечего ему тут… Вторую неделю живет, ни стыда, ни совести. Как дома у себя обосновался, честное слово!
Дядя Андрей, которого бабушка презрительно звала не иначе как «этот», был старым папиным другом. Он и правда жил у нас, причем не вторую неделю, а уже почти месяц. Но бабушке мы этого не говорили – берегли ее. Я дядю Андрея почти и не видела. Уходил он рано, приходил поздно, быстро заглатывал оставленный мамой под полотенцем ужин, а потом долго сидел перед телевизором. Он глядел в экран, почти не моргая, звук не включал. Как можно смотреть концерт без звука, я не понимала, но к дяде Андрею не лезла. За излишнее своемыслие и раздачу советов взрослым в нашем доме могло и влететь.
Иногда дядя Андрей приходил раньше обычного, и они надолго закрывались на кухне с папой, пили водку и по очереди курили в открытую форточку. Мама злилась и старалась пораньше уложить меня спать. Мне спать не хотелось, и я до самой ночи не отпускала от себя маму, прося то почитать, то просто поговорить. Обычно мама засыпала раньше меня, притулившись на моем раскладном диванчике, и тогда я была сама себе хозяйка. Играла, читала книжки – никаких ограничений!
Плачущего дядю Андрея я увидела в один из таких вечеров. Очень захотелось пить, на кухне было тихо, и я, осмелев, толкнула дверь. Дядя Андрей сидел за столом и, опустив лицо в ладони, беззвучно рыдал. Пару раз он по-женски истерично всхлипнул. Папа стоял над ним, растерянно перекладывая из одной руки в другую стакан с водой. Я никогда прежде не видела, как мужчины плачут, кажется, папа тоже не видел. Я постаралась как можно быстрее и тише закрыть дверь, кинулась в кровать к маме под бок и на всякий случай зажмурила глаза, притворившись спящей. Почему-то было стыдно, словно я специально подглядывала, но проверять меня никто не пришел.
Как потом выяснилось, у дяди Андрея болела жена. Красивая и яркая, какая-то нездешняя и не подходящая их маленькому городку, Марина работала в больнице ортопедом. Тетей она себя называть запрещала. Просто Марина – и все. Я сначала стеснялась, а потом привыкла. С ней было легко. В первый раз встретив ее – высоченную, модно одетую и чересчур надушенную – на пороге нашего дома, я онемела одновременно от испуга и восторга, но уже через полчаса мы вдвоем играли в куклы. Марина сидела на ковре, поджав под себя длинные ноги. Туфли при входе она не сняла, и мама ей разрешила, хотя поступи так кто-нибудь другой, голову бы оторвала не задумываясь! Марина умела нравиться всем.
То, что Марина изменилась, дядя Андрей заметил не сразу. Опыта в таких вещах не было. Нет, он видел и резкие смены настроения, и стекленеющий взгляд, но поначалу списывал все на природную импульсивность жены, а потом и вовсе подумал, что его Марина влюбилась. Мучился, ревновал, но виду старался не подавать. Детей у них за семь лет совместной жизни так и не случилось, и, хотя Марина говорила, что дети не по ее части, Андрей переживал, что не смог дать жене чего-то важного, винил себя.
Только когда Марина не пришла домой даже под утро, он собрался с силами и поехал в больницу. Он боялся застать ее с любовником, боялся и хотел. Нужно было разрубить этот болезненный узел. Открыв дверь ординаторской, он сразу, по туфлям, узнал Марину, лежавшую на диване. Над ней склонился щуплый мужичок. «Меня променяла на этого?!» Андрей – крупный, накачанный, поддерживавший форму еще с армейских времен, да и зарабатывавший нормально, после того как развернул в городке актуальный в 90-е бизнес – куплю-продажу бытовой техники, – он явно выигрывал у этого дрыща в халате по всем статьям! Как так?! Ярость горячей волной прошла по телу. Не найдя сил расцепить челюсти, Андрей зарычал. Мужичок испуганно дернулся и обернулся. Андрею открылось Маринино лицо. Она лежала, обхватив себя руками, и ее мелко трясло. Волосы были влажные, косметика размазалась. В руках у мужичка Андрей увидел капельницу. Он двумя шагами пересек крошечную ординаторскую и оказался рядом с женой.
– Мариночка, девочка, что с тобой? – спросил он и погладил жену по волосам.
Марина не отвечала. Андрей заметил на полу, у самой ножки дивана использованный шприц, приподнял его за поршень и вопросительно посмотрел на мужичка с капельницей. Тот кивнул и отвел глаза.
О том, что Марина принимала наркотики, оказывается, уже давно знала вся больница. Но ее покрывали. Марина обещала завязать, умоляла не говорить Андрею. Коллеги все видели, понимали, как глубоко она завязла, и молчали. Даже если все знаешь и понимаешь, хочется верить в чудо…
Андрей узнал последним. Дальше начался ад. Марина, осознав, что скрывать больше нечего, совершенно отпустила тормоза. Андрей упрашивал, грозился уйти и даже собирал вещи, но все равно возвращался. После очередной ее передозировки, он окончательно убедился, что один не справится, и стал искать клинику.
На лечение он повез свою Марину в Москву. Деньги в реабилитационном центре запросили огромные. Андрей хорошо зарабатывал, но к таким денежным объёмам оказался не готов. Продал машину, достал из бизнеса все, что смог, еще друзья помогли, и на клинику хватило. Потому и жил он у нас – платить за гостиницу было уже нечем.
Каждый день он ездил в клинику. Иногда его пускали, но чаще нет. Тогда он просто сидел на лавочке в парке, ища глазами в окнах свою Марину. Время от времени он приносил мне странные игрушки: чертиков, рыбок… Чаще – рыбок. Эти кривоватые прозрачные фигурки делала из капельниц Марина, пытаясь, как и многие другие пациенты, отвлечься и чем-то занять руки.
Подробности этой истории я узнала значительно позже. Тогда же дядя Андрей был для меня просто гостем, папиным другом. Огромным и грустным дядькой, которого после случая со слезами на кухне я стала немного побаиваться и сторониться: кто знает, чего еще от него можно ждать?
…До дискотеки оставался один день, и после уроков я побежала на рынок за Ди Каприо. Ранний осенний морозец неожиданно крепко сжал город, и продавцов в будний день было совсем немного. Те, что все же вышли на работу, торговали не шибко активно, мерзли, перетаптывались с ноги на ногу, грелись, прихлебывая из термосов чай и шмыгая носами, вяло обменивались друг с другом сплетнями. Но выбор на прилавках был. Желанную вещь я купила у высокой и толстой усатой тетки, которая из-за жилета, надетого на теплую куртку, вообще казалась великаншей.
– Здравствуйте! Можно мне вот эту футболку? – стараясь придать голосу уверенность, прокричала я тетке. Та не нахмурилась, как я ожидала, а, наоборот, расплылась в улыбке, оголив желтые, даже на вид шероховатые зубы.
– Можно, отчего ж нельзя! Какой размер у тебя?
Я растерялась, зная, что размеры на этикетке не всегда совпадают с реальными, и одежду, которую мы покупали с мамой, я всегда мерила. Увидев мое замешательство, тетка взяла меня за плечо и втащила в палатку.
– Не боись! Сейчас приложим. Как надо, все подойдет! – И она, достав несколько футболок, стала прикладывать их ко мне по одной поверх ветровки, прикидывая размер.
– Вот эта хорошо сядет! – Не дав мне опомниться, торговка бойко согнула вожделенного Ди Каприо вдоль и поперек, сунула его в пакет и протянула мне.
– Носи на здоровье! – сказала она и тут же без промедления добавила: – Что застыла? Деньги-то давай!
– Извините. Да, спасибо! Извините… – я схватила пакет, протянула ей купюры и поспешила к выходу с рынка. Уши горели, сердце колотилось. Завтра девчонки просто умрут, когда меня увидят!
На следующий день, вернувшись из школы и наскоро перекусив, я сразу начала собираться. До выхода из дома было еще три часа, но мне хотелось, чтоб все было идеально. Куча времени ушла на прическу: пока вымыла волосы, пока уложила их, как в журнале. К счастью, получилось похоже. Вылив на голову не меньше полфлакона маминого лака «Прелесть», я натянула новую футболку и выскочила в коридор – нужно было найти «выходные» ботинки. Я передвигала туда-сюда мамину и папину обувь, но моей нигде не было. От злости я, наверное, задела полку слишком сильно. Обувь грудой высыпалась на пол. Из комнаты медленно вышел дядя Андрей.
– Ты чего это тут? Куда-то собралась? – Он стоял, позевывая, и водил ладонью по щекам, словно пытался разгладить мелкую сеть морщинок на усталом лице.
– На дискотеку в школе. Родители в курсе. Извините, что разбудила. Я сейчас тут быстренько все уберу и побегу.
Я уже поставила полку на место и рассовывала обратно обувь, одновременно пытаясь влезть в свои, наконец-то нашедшиеся, ботиночки.
– А, понятно… Хорошо сходить, – произнес дядя Андрей задумчиво и вдруг добавил: – Ты это, в зеркало на себя смотрела?
– Что-то не так? – я мельком бросила взгляд в коридорное зеркало.
– А ты спиной-то повернись.
Последовав совету, я изогнула шею и обмерла. Через мгновение я влетела в свою комнату, хлопнула дверью, стянула через голову футболку и разревелась. Вся спина у обновки была в коричневатых, обгорелых по краям дырочках, словно ветер сдул на нее с костра сотни мелких искр. О том, чтобы идти куда-то в таком виде, не могло быть и речи.
Дядя Андрей поскребся в дверь.
– Эй, малая, ты в порядке? Я зайду?
Я сидела за столом, натянув на себя пижамную кофту, и капала слезами на опаленного Ди Каприо.
– Ну чего ты? Тоже мне, горе! Подумаешь, футболка. Надень другое что-нибудь да беги. Подружки ждут, наверное. Вот эта кофта на тебе хорошая – и фасон, и к глазам.
Я обернулась на него: издевается, что ли?
– Это пижама, между прочим!
Дядя Андрей окинул меня взглядом и расхохотался. Много ли он понимает! И тут меня прорвало. Я кричала о том, какой замечательный Ди Каприо, о том, как мечтала о футболке, о том, что мама бы мне никогда ее не купила, и теперь у всех такая будет, кроме меня! Все придут модные и красивые, а он мне в пижаме предлагает идти! Кричала о том, как было страшно ходить одной на рынок, как тетка меня обманула, а я сама виновата – не проверила, не посмотрела, но так обидно!
– Ну ты даешь, беду нашла! А ну давай вытирай сопли и пошли, будем продавщицу эту учить дела вести.
Ехать на рынок я боялась, но и отказать дяде Андрею тоже было страшно. Шмыгая красным от слез носом, я натянула капюшон на свою шикарную укладку и вышла за дверь. Всю дорогу до электрички я плелась как можно медленнее в надежде на то, что дяде Андрею надоест за мной тащиться, он развернется и уйдет, но он шел за мной, отставая шага на три, докуривая уже вторую сигарету и глядя под ноги.
В воротах рынка я оглянулась на него. Дядя Андрей удивленно поднял выцветшие белесые брови:
– Ты чего встала? Иди давай!
– А вы?
– А я тут постою. Твоя кофта, тебя облапошили, вот иди и решай вопрос. В жизни надо уметь за себя постоять, усекла? Знаешь, сколько таких, как эта баба? Тьма! Будешь всем все спускать да в ванной плакать, ничего у тебя в жизни не выйдет. Так что сопли подбери и вперед! – скомандовал он, развернул меня за плечи в сторону торговых рядов и тихонько подтолкнул в спину.
Продавщица сидела на том же месте и читала любовный роман в мягкой обложке, на которой полуобнаженный блондин в порыве страсти схватил за талию пышноволосую жгучую брюнетку. Меня торговка как будто не замечала.
– Извините, – начала робко я. В ответ никакой реакции. Я уже почти собралась уходить, но вдруг вспомнила про свою обиду! Я откашлялась, вытащила из пакета футболку и помахала ею перед лицом продавщицы.
– Вы мне продали футболку, и она рваная! Прожженная! Возвращайте деньги либо новую футболку давайте! – от страха я почему-то начала орать на тетку.
Та поднялась, двумя пальцами подцепила протянутую вещь, мельком взглянула на нее и положила на свой баул. А потом гаркнула громко, на весь рынок:
– Ах ты блядь малолетняя! Вон пошла! Сама накурила, прожгла, а меня еще обвиняет! А ну брысь отсюда, пока я ментов не вызвала! У меня тут все знакомые! Сейчас Игорю в отделение позвоню, посидишь в кутузке, пока родители не приедут! Пусть, пусть посмотрят, какую они дрянь вырастили! – И тетка схватила меня за руку.
– Женщина, ты бы того, полегче с ребенком, – раздался сзади меня голос дяди Андрея. – Чего скандал устраивать? Наша эта девочка, не ничейная. А что до футболки, так тут разобраться надо. У нас ведь и документы есть, видишь?
Он расстегнул короткую кожаную куртку и отвернул одну полу. Под курткой на свету заблестел большой черный пистолет. Я онемела. Ну точно как в кино! Девочки обзавидуются, когда расскажу.
Тетка отпрянула назад. Дядя Андрей застегнул куртку.
– Женщина, я ведь сам не местный, тороплюсь. Ты бы ребенку майку новую дала, да пойдем мы. На дискотеку пора.
Тетка с неожиданной для ее комплекции гибкостью нагнулась, пошарила под прилавком и выложила передо мной новенькую запакованную футболку, а сверху бросила несколько цветных резинок для волос.
– Так я разве против? Поменяю, и разговора нет! Я сразу не признала ребенка-то. Моя вещь, конечно, моя, – затараторила продавщица. – Вот вам замена, и резиночки возьми, подарок тебе. Я к своим клиентам всегда с уважением. Просто без очков сегодня, не разобрала сослепу.
Я подняла глаза на дядю Андрея.
– Бери, и пойдем, – кивнул он мне. На тетку даже не посмотрел.
– Извините, спасибо, извините, – пропищала я и поспешила догонять своего спутника.
Домой добрались молча. Уже открывая дверь в квартиру, я все-таки спросила:
– Дядя Андрей, вы ведь сказали, надо уметь самой за себя постоять, а я не смогла…
– Сможешь. Самой надо уметь, да. А еще – быть рядом только с теми людьми, кто в случае чего тебя подстрахует. Плечом к плечу, горой друг за друга. А иначе эту жизнь не вывезти, понимаешь?
На дискотеку я попала, хоть и с опозданием. И была самой модной, как и хотела. Даже укладка сохранилась! Но думала я почему-то совсем не про прическу, не про футболку и не про подружек… Дядю Андрея я бояться перестала.
Перед Новым годом, когда я уже совсем привыкла к его присутствию в доме, он вдруг собрал вещи и спешно уехал, оставив мне на память мешок игрушек из капельниц. Цветные прозрачные чертики, осьминожки, совята, сплетенные из тонких трубочек, еще долго валялись у нас по всей квартире, а потом мама собрала их в один пакет и засунула на балкон, со временем они и оттуда исчезли. Сохранилась только последняя принесенная дядей Андреем игрушка – красивая зеленоватая рыбка с пышным хвостом и желтыми глазами. Я держала ее в столе, под учебниками. Маму эти игрушки пугали, она говорила, что они несут в себе боль и отчаяние тех, кто их делал. А мне они нравились. Ведь если человек цепляется за что-то, значит, борется, находит силы постоять за себя перед лицом беды. Надо просто продержаться еще один день, чтоб доплести фигурку, а потом еще и еще. И можно со многим справиться, особенно когда рядом есть тот, кто всегда тебя подстрахует.
Долгое время я ничего не слышала о дяде Андрее и тете Марине. Спрашивать у взрослых не хотела, боялась узнать самое страшное. Но как-то раз папа позвонил с работы и попросил найти документы в его тумбочке. Среди дипломов, счетов и инструкций лежал конверт с письмом и фотографией. В строке с адресом отправителя значилась какая-то деревня в Сибири, а самим отправителем – дядя Андрей. Письмо читать я не собиралась, хватило снимка. Дядя Андрей стоит, гордо подняв голову, в руках держит огромную собаку, чуть ли не с него ростом, а из-за его спины выглядывает тетя Марина. Похудевшая, на голове платок, завязанный на затылке на бабий манер, хохочет в камеру. За ними двухэтажный деревянный дом, окруженный резным штакетником. И смотрит тетя Марина с этой фотографии спокойно и тепло. Как человек, который знает, что такое страшно, знает, что это страшное уже позади и что он не один.
Рыбка (первая глава из книги Палисадник. Сборник рассказов)
Носки на рынок нужно надевать самые лучшие: чистые – это понятно, а еще, чтоб ни одной дырочки, ни потертости, ни штопки. Цвет не важен, любые, лишь бы не белые. Но у меня в одиннадцать лет белых и не было – непрактично.
Кроссовки продавали в самом конце рынка. Они стояли по одному на раскладном столике, предусмотрительно укрытые полиэтиленом: накрапывал дождь, лето закончилось очень рано. Я надвинула капюшон ветровки на лицо и попыталась рассмотреть товар сквозь запотевшую изнутри и мокрую от капель снаружи пленку. Молодая грузная продавщица скользнула по мне взглядом и снова уткнулась в книжку, на обложке которой длинноволосый брюнет в камзоле прижимал к себе разомлевшую блондинку в платье с глубоким декольте. Интереса как покупатель я не представляла, впрочем, опасности – тоже. Дабы дополнительно подчеркнуть, что обо мне можно не беспокоиться, я заложила руки за спину: мол, мне и в голову не придет трогать товар.
Несмотря на непогоду, народу на вещевом рынке было достаточно. Покупали плохо, неохотно, все больше приходили «глазами торговать». Вечное состояние русского человека «сейчас кризис – денег нет» в конце 90-х у людей, живших в районе метро «Выхино», кажется, достигло своего апогея. Но пойти в субботу все равно было некуда, а тут какое-никакое развлечение, и женщины бродили между рядами, приглядывались, приценивались: хорошие туфли, может, взять с аванса, тем более что день рождения скоро. Но потом, прикинув, что еще соседке должны, а сын из всех штанов вырос, вздыхали и шли дальше, на «оптушку» – оптовый продуктовый рынок, расположившийся за вещевым. Фрукты и овощи там продавали с машин, намного дешевле магазинной цены – выгодно. Мы тоже там регулярно закупались. Надо было дойти от дома до станции по пустырю мимо таможенной академии – недолго, минут тридцать, потом на электричке до «Выхино», а там через туннель на другую сторону дороги, через вещевой – и за продуктами. Обратно возвращались тем же путем, только груженые капустой, картошкой, морковью и всем таким прочим. Мама тащит по огромной сумке в каждой руке, я рядом. Мне мама дает нести только легкое, и я расстраиваюсь, что маме тяжело, бегаю вокруг, пытаюсь забрать какую-нибудь из сумок, но в итоге только мешаю. Маме меня жалко, говорит: «Молодая еще, наносишься, когда время придет». Или: «Куда ты тяжесть тащишь, тебе еще рожать!» А я только пошла в пятый класс, ни про какие роды не думаю, лишь смотрю на покрасневшие мамины руки и хочу помочь. Мама сдается, выпускает одну ручку у сумки для меня, сама берет вторую, так и идем, связанные плотным белым пакетом, на котором призывно изгибается загорелая блондинка в купальнике с высокими вырезами на бедрах. Хороший пакет, крепкий, мы всегда за овощами с ним ездим, и сначала на бедра блондинки капает серый люберецкий дождь, а потом она лежит, аккуратно сложенная вчетверо, под мойкой, чуть дальше другого пакета с пакетами. Ждет следующей поездки.
В этот раз мы отправились не за продуктами, у нас важное дело: мне нужна «сменка» на физкультуру. Мама ловко перескочила через глубокую лужу, в которой, весело подпрыгивая под ударами крупных капель дождя, плавали два окурка, и подошла ко мне.
– Извини, что так долго. Колготки брала. Совсем ходить не в чем…
– Проверила хорошо? – Я уже разбираюсь в вопросе: перед покупкой колготки надо открыть и посмотреть, чтоб новые, чтоб без затяжек.
– Само собой! А у тебя как? Понравилось что-нибудь?
– Да, вот зеленые вроде бы ничего... – я кивнула на стол.
– Женщина, зеленые покажите! Сколько стоят? А на девочку есть? Нам тридцать седьмой нужен, – заговорила мама с продавщицей бодро и по-деловому. Та сразу поняла, что покупатель настоящий, не просто поглядеть, быстро заложила послюнявленным пальцем уголок у страницы и полезла доставать из баула товар.
– Есть, конечно! Ой, как вы их углядели? Первые! Только-только хозяйка привезла. Самые модные! Удобные, качественные. Я ведь за качество отвечаю. Всегда тут стою, не первый год уже, ни от кого не прячусь. Чуть что не так, прийти можно, только не приходит никто. А всё потому, что не Китай! Фирма! Вырастет дочка, еще младшие донашивать будут. И цвет хороший – зеленый: хочешь мальчику, хочешь девочке, – продавщица говорила и говорила, ловко перекладывая в сумках товар, повернувшись к нам широким плоским задом. Наконец нужная модель была найдена.
– Меряй, пожалуйста! – предложила она, подвинула складной столик, служивший прилавком, и положила на асфальт кусок картона, почти совсем новый.
Балансируя на одной ноге, я сняла с другой ботинок, сунула ее в кроссовку и наступила на картонку. Мама смотрела на меня выжидательно. Продавщица склонилась у моих ног и надавила на мысок.
– Хорошо ей, прям вот в самый раз! Но можно и побольше взять. Давай тридцать восьмой принесу? У меня тут рядом, на другой точке. Быстро сбегаю. Ваткой нос набить – еще лучше даже. Два года проносит!
– Тебе как? Удобно?
– Да, мам, хорошо.
– Тогда берем.
Мама никогда не покупала ничего на вырост. Все носилось сейчас, не откладывалось до лучших времен. Это было редкостью. Большинству моих приятелей и одноклассников одежда была либо уже мала, либо еще велика. У меня есть друг Витька, еще со школы, ему мама в девятом классе купила спортивный костюм «с запасиком», так Витька до сих пор до него не дорос, а ему уже тридцать пять, у него двое детей и наметившийся живот...
Мы вышли с рынка:
– Ты рада? – мама приобняла меня за плечи.
– Да, спасибо большое! Очень красивые кроссовки.
Конечно, я была рада, хотя для полного счастья все-таки кое-чего не хватало. Пока мы шли по рядам, я то тут, то там натыкалась на главную мечту тогдашних девчонок – футболку с Ди Каприо. Видеокассета с «Титаником», озвученная гнусавым переводчиком, сначала появилась у Наташкиных родителей, и мы смотрели ее всем девичьим составом нашего двора и хором рыдали, когда замерзший в ледяной воде голубоглазый красавчик Лео опускался в черную мглу океана... Футболку мне хотелось страшно! Но об этом можно было даже не заикаться. Во-первых, уже купили обувь, а во-вторых, когда футболка появилась у Наташки, мама тут же сказала: «Несерьезная вещь. Состав, сразу видно, синтетика, потеть только, и лица непонятно чьи. Нравится киноактер и на здоровье, но чтоб его на груди носить – неправильно это, фанатизм какой-то». Я, конечно, вслух согласилась. Да и какой смысл спорить? Вот видела бы мама фильм, может, и поняла бы, а так… Бесполезно.
Но судьба порой преподносила приятные сюрпризы в лице заезжавшей в гости бабушки. После долгих посиделок с мамой на кухне бабушка выплыла в коридор и, прижимая меня к надушенной груди, сунула в руку несколько купюр:
– Вота, на подарочек тебе. Я, чего купить-то, не знаю. Сама сходи да выбери.
– Спасибо, бабуль! – я чмокнула бабушку в напудренную щеку. Знала, что деньги у нее не лишние, но сил отказаться не нашлось. Тем более что в школе намечалась дискотека, и я мысленно уже была там, в свете прожекторов, в майке с Ди Каприо…
Бабушка тем временем обняла маму.
– Этого-то давай отваживай, нечего ему тут… Вторую неделю живет, ни стыда, ни совести. Как дома у себя обосновался, честное слово!
Дядя Андрей, которого бабушка презрительно звала не иначе как «этот», был старым папиным другом. Он и правда жил у нас, причем не вторую неделю, а уже почти месяц. Но бабушке мы этого не говорили – берегли ее. Я дядю Андрея почти и не видела. Уходил он рано, приходил поздно, быстро заглатывал оставленный мамой под полотенцем ужин, а потом долго сидел перед телевизором. Он глядел в экран, почти не моргая, звук не включал. Как можно смотреть концерт без звука, я не понимала, но к дяде Андрею не лезла. За излишнее своемыслие и раздачу советов взрослым в нашем доме могло и влететь.
Иногда дядя Андрей приходил раньше обычного, и они надолго закрывались на кухне с папой, пили водку и по очереди курили в открытую форточку. Мама злилась и старалась пораньше уложить меня спать. Мне спать не хотелось, и я до самой ночи не отпускала от себя маму, прося то почитать, то просто поговорить. Обычно мама засыпала раньше меня, притулившись на моем раскладном диванчике, и тогда я была сама себе хозяйка. Играла, читала книжки – никаких ограничений!
Плачущего дядю Андрея я увидела в один из таких вечеров. Очень захотелось пить, на кухне было тихо, и я, осмелев, толкнула дверь. Дядя Андрей сидел за столом и, опустив лицо в ладони, беззвучно рыдал. Пару раз он по-женски истерично всхлипнул. Папа стоял над ним, растерянно перекладывая из одной руки в другую стакан с водой. Я никогда прежде не видела, как мужчины плачут, кажется, папа тоже не видел. Я постаралась как можно быстрее и тише закрыть дверь, кинулась в кровать к маме под бок и на всякий случай зажмурила глаза, притворившись спящей. Почему-то было стыдно, словно я специально подглядывала, но проверять меня никто не пришел.
Как потом выяснилось, у дяди Андрея болела жена. Красивая и яркая, какая-то нездешняя и не подходящая их маленькому городку, Марина работала в больнице ортопедом. Тетей она себя называть запрещала. Просто Марина – и все. Я сначала стеснялась, а потом привыкла. С ней было легко. В первый раз встретив ее – высоченную, модно одетую и чересчур надушенную – на пороге нашего дома, я онемела одновременно от испуга и восторга, но уже через полчаса мы вдвоем играли в куклы. Марина сидела на ковре, поджав под себя длинные ноги. Туфли при входе она не сняла, и мама ей разрешила, хотя поступи так кто-нибудь другой, голову бы оторвала не задумываясь! Марина умела нравиться всем.
То, что Марина изменилась, дядя Андрей заметил не сразу. Опыта в таких вещах не было. Нет, он видел и резкие смены настроения, и стекленеющий взгляд, но поначалу списывал все на природную импульсивность жены, а потом и вовсе подумал, что его Марина влюбилась. Мучился, ревновал, но виду старался не подавать. Детей у них за семь лет совместной жизни так и не случилось, и, хотя Марина говорила, что дети не по ее части, Андрей переживал, что не смог дать жене чего-то важного, винил себя.
Только когда Марина не пришла домой даже под утро, он собрался с силами и поехал в больницу. Он боялся застать ее с любовником, боялся и хотел. Нужно было разрубить этот болезненный узел. Открыв дверь ординаторской, он сразу, по туфлям, узнал Марину, лежавшую на диване. Над ней склонился щуплый мужичок. «Меня променяла на этого?!» Андрей – крупный, накачанный, поддерживавший форму еще с армейских времен, да и зарабатывавший нормально, после того как развернул в городке актуальный в 90-е бизнес – куплю-продажу бытовой техники, – он явно выигрывал у этого дрыща в халате по всем статьям! Как так?! Ярость горячей волной прошла по телу. Не найдя сил расцепить челюсти, Андрей зарычал. Мужичок испуганно дернулся и обернулся. Андрею открылось Маринино лицо. Она лежала, обхватив себя руками, и ее мелко трясло. Волосы были влажные, косметика размазалась. В руках у мужичка Андрей увидел капельницу. Он двумя шагами пересек крошечную ординаторскую и оказался рядом с женой.
– Мариночка, девочка, что с тобой? – спросил он и погладил жену по волосам.
Марина не отвечала. Андрей заметил на полу, у самой ножки дивана использованный шприц, приподнял его за поршень и вопросительно посмотрел на мужичка с капельницей. Тот кивнул и отвел глаза.
О том, что Марина принимала наркотики, оказывается, уже давно знала вся больница. Но ее покрывали. Марина обещала завязать, умоляла не говорить Андрею. Коллеги все видели, понимали, как глубоко она завязла, и молчали. Даже если все знаешь и понимаешь, хочется верить в чудо…
Андрей узнал последним. Дальше начался ад. Марина, осознав, что скрывать больше нечего, совершенно отпустила тормоза. Андрей упрашивал, грозился уйти и даже собирал вещи, но все равно возвращался. После очередной ее передозировки, он окончательно убедился, что один не справится, и стал искать клинику.
На лечение он повез свою Марину в Москву. Деньги в реабилитационном центре запросили огромные. Андрей хорошо зарабатывал, но к таким денежным объёмам оказался не готов. Продал машину, достал из бизнеса все, что смог, еще друзья помогли, и на клинику хватило. Потому и жил он у нас – платить за гостиницу было уже нечем.
Каждый день он ездил в клинику. Иногда его пускали, но чаще нет. Тогда он просто сидел на лавочке в парке, ища глазами в окнах свою Марину. Время от времени он приносил мне странные игрушки: чертиков, рыбок… Чаще – рыбок. Эти кривоватые прозрачные фигурки делала из капельниц Марина, пытаясь, как и многие другие пациенты, отвлечься и чем-то занять руки.
Подробности этой истории я узнала значительно позже. Тогда же дядя Андрей был для меня просто гостем, папиным другом. Огромным и грустным дядькой, которого после случая со слезами на кухне я стала немного побаиваться и сторониться: кто знает, чего еще от него можно ждать?
…До дискотеки оставался один день, и после уроков я побежала на рынок за Ди Каприо. Ранний осенний морозец неожиданно крепко сжал город, и продавцов в будний день было совсем немного. Те, что все же вышли на работу, торговали не шибко активно, мерзли, перетаптывались с ноги на ногу, грелись, прихлебывая из термосов чай и шмыгая носами, вяло обменивались друг с другом сплетнями. Но выбор на прилавках был. Желанную вещь я купила у высокой и толстой усатой тетки, которая из-за жилета, надетого на теплую куртку, вообще казалась великаншей.
– Здравствуйте! Можно мне вот эту футболку? – стараясь придать голосу уверенность, прокричала я тетке. Та не нахмурилась, как я ожидала, а, наоборот, расплылась в улыбке, оголив желтые, даже на вид шероховатые зубы.
– Можно, отчего ж нельзя! Какой размер у тебя?
Я растерялась, зная, что размеры на этикетке не всегда совпадают с реальными, и одежду, которую мы покупали с мамой, я всегда мерила. Увидев мое замешательство, тетка взяла меня за плечо и втащила в палатку.
– Не боись! Сейчас приложим. Как надо, все подойдет! – И она, достав несколько футболок, стала прикладывать их ко мне по одной поверх ветровки, прикидывая размер.
– Вот эта хорошо сядет! – Не дав мне опомниться, торговка бойко согнула вожделенного Ди Каприо вдоль и поперек, сунула его в пакет и протянула мне.
– Носи на здоровье! – сказала она и тут же без промедления добавила: – Что застыла? Деньги-то давай!
– Извините. Да, спасибо! Извините… – я схватила пакет, протянула ей купюры и поспешила к выходу с рынка. Уши горели, сердце колотилось. Завтра девчонки просто умрут, когда меня увидят!
На следующий день, вернувшись из школы и наскоро перекусив, я сразу начала собираться. До выхода из дома было еще три часа, но мне хотелось, чтоб все было идеально. Куча времени ушла на прическу: пока вымыла волосы, пока уложила их, как в журнале. К счастью, получилось похоже. Вылив на голову не меньше полфлакона маминого лака «Прелесть», я натянула новую футболку и выскочила в коридор – нужно было найти «выходные» ботинки. Я передвигала туда-сюда мамину и папину обувь, но моей нигде не было. От злости я, наверное, задела полку слишком сильно. Обувь грудой высыпалась на пол. Из комнаты медленно вышел дядя Андрей.
– Ты чего это тут? Куда-то собралась? – Он стоял, позевывая, и водил ладонью по щекам, словно пытался разгладить мелкую сеть морщинок на усталом лице.
– На дискотеку в школе. Родители в курсе. Извините, что разбудила. Я сейчас тут быстренько все уберу и побегу.
Я уже поставила полку на место и рассовывала обратно обувь, одновременно пытаясь влезть в свои, наконец-то нашедшиеся, ботиночки.
– А, понятно… Хорошо сходить, – произнес дядя Андрей задумчиво и вдруг добавил: – Ты это, в зеркало на себя смотрела?
– Что-то не так? – я мельком бросила взгляд в коридорное зеркало.
– А ты спиной-то повернись.
Последовав совету, я изогнула шею и обмерла. Через мгновение я влетела в свою комнату, хлопнула дверью, стянула через голову футболку и разревелась. Вся спина у обновки была в коричневатых, обгорелых по краям дырочках, словно ветер сдул на нее с костра сотни мелких искр. О том, чтобы идти куда-то в таком виде, не могло быть и речи.
Дядя Андрей поскребся в дверь.
– Эй, малая, ты в порядке? Я зайду?
Я сидела за столом, натянув на себя пижамную кофту, и капала слезами на опаленного Ди Каприо.
– Ну чего ты? Тоже мне, горе! Подумаешь, футболка. Надень другое что-нибудь да беги. Подружки ждут, наверное. Вот эта кофта на тебе хорошая – и фасон, и к глазам.
Я обернулась на него: издевается, что ли?
– Это пижама, между прочим!
Дядя Андрей окинул меня взглядом и расхохотался. Много ли он понимает! И тут меня прорвало. Я кричала о том, какой замечательный Ди Каприо, о том, как мечтала о футболке, о том, что мама бы мне никогда ее не купила, и теперь у всех такая будет, кроме меня! Все придут модные и красивые, а он мне в пижаме предлагает идти! Кричала о том, как было страшно ходить одной на рынок, как тетка меня обманула, а я сама виновата – не проверила, не посмотрела, но так обидно!
– Ну ты даешь, беду нашла! А ну давай вытирай сопли и пошли, будем продавщицу эту учить дела вести.
Ехать на рынок я боялась, но и отказать дяде Андрею тоже было страшно. Шмыгая красным от слез носом, я натянула капюшон на свою шикарную укладку и вышла за дверь. Всю дорогу до электрички я плелась как можно медленнее в надежде на то, что дяде Андрею надоест за мной тащиться, он развернется и уйдет, но он шел за мной, отставая шага на три, докуривая уже вторую сигарету и глядя под ноги.
В воротах рынка я оглянулась на него. Дядя Андрей удивленно поднял выцветшие белесые брови:
– Ты чего встала? Иди давай!
– А вы?
– А я тут постою. Твоя кофта, тебя облапошили, вот иди и решай вопрос. В жизни надо уметь за себя постоять, усекла? Знаешь, сколько таких, как эта баба? Тьма! Будешь всем все спускать да в ванной плакать, ничего у тебя в жизни не выйдет. Так что сопли подбери и вперед! – скомандовал он, развернул меня за плечи в сторону торговых рядов и тихонько подтолкнул в спину.
Продавщица сидела на том же месте и читала любовный роман в мягкой обложке, на которой полуобнаженный блондин в порыве страсти схватил за талию пышноволосую жгучую брюнетку. Меня торговка как будто не замечала.
– Извините, – начала робко я. В ответ никакой реакции. Я уже почти собралась уходить, но вдруг вспомнила про свою обиду! Я откашлялась, вытащила из пакета футболку и помахала ею перед лицом продавщицы.
– Вы мне продали футболку, и она рваная! Прожженная! Возвращайте деньги либо новую футболку давайте! – от страха я почему-то начала орать на тетку.
Та поднялась, двумя пальцами подцепила протянутую вещь, мельком взглянула на нее и положила на свой баул. А потом гаркнула громко, на весь рынок:
– Ах ты блядь малолетняя! Вон пошла! Сама накурила, прожгла, а меня еще обвиняет! А ну брысь отсюда, пока я ментов не вызвала! У меня тут все знакомые! Сейчас Игорю в отделение позвоню, посидишь в кутузке, пока родители не приедут! Пусть, пусть посмотрят, какую они дрянь вырастили! – И тетка схватила меня за руку.
– Женщина, ты бы того, полегче с ребенком, – раздался сзади меня голос дяди Андрея. – Чего скандал устраивать? Наша эта девочка, не ничейная. А что до футболки, так тут разобраться надо. У нас ведь и документы есть, видишь?
Он расстегнул короткую кожаную куртку и отвернул одну полу. Под курткой на свету заблестел большой черный пистолет. Я онемела. Ну точно как в кино! Девочки обзавидуются, когда расскажу.
Тетка отпрянула назад. Дядя Андрей застегнул куртку.
– Женщина, я ведь сам не местный, тороплюсь. Ты бы ребенку майку новую дала, да пойдем мы. На дискотеку пора.
Тетка с неожиданной для ее комплекции гибкостью нагнулась, пошарила под прилавком и выложила передо мной новенькую запакованную футболку, а сверху бросила несколько цветных резинок для волос.
– Так я разве против? Поменяю, и разговора нет! Я сразу не признала ребенка-то. Моя вещь, конечно, моя, – затараторила продавщица. – Вот вам замена, и резиночки возьми, подарок тебе. Я к своим клиентам всегда с уважением. Просто без очков сегодня, не разобрала сослепу.
Я подняла глаза на дядю Андрея.
– Бери, и пойдем, – кивнул он мне. На тетку даже не посмотрел.
– Извините, спасибо, извините, – пропищала я и поспешила догонять своего спутника.
Домой добрались молча. Уже открывая дверь в квартиру, я все-таки спросила:
– Дядя Андрей, вы ведь сказали, надо уметь самой за себя постоять, а я не смогла…
– Сможешь. Самой надо уметь, да. А еще – быть рядом только с теми людьми, кто в случае чего тебя подстрахует. Плечом к плечу, горой друг за друга. А иначе эту жизнь не вывезти, понимаешь?
На дискотеку я попала, хоть и с опозданием. И была самой модной, как и хотела. Даже укладка сохранилась! Но думала я почему-то совсем не про прическу, не про футболку и не про подружек… Дядю Андрея я бояться перестала.
Перед Новым годом, когда я уже совсем привыкла к его присутствию в доме, он вдруг собрал вещи и спешно уехал, оставив мне на память мешок игрушек из капельниц. Цветные прозрачные чертики, осьминожки, совята, сплетенные из тонких трубочек, еще долго валялись у нас по всей квартире, а потом мама собрала их в один пакет и засунула на балкон, со временем они и оттуда исчезли. Сохранилась только последняя принесенная дядей Андреем игрушка – красивая зеленоватая рыбка с пышным хвостом и желтыми глазами. Я держала ее в столе, под учебниками. Маму эти игрушки пугали, она говорила, что они несут в себе боль и отчаяние тех, кто их делал. А мне они нравились. Ведь если человек цепляется за что-то, значит, борется, находит силы постоять за себя перед лицом беды. Надо просто продержаться еще один день, чтоб доплести фигурку, а потом еще и еще. И можно со многим справиться, особенно когда рядом есть тот, кто всегда тебя подстрахует.
Долгое время я ничего не слышала о дяде Андрее и тете Марине. Спрашивать у взрослых не хотела, боялась узнать самое страшное. Но как-то раз папа позвонил с работы и попросил найти документы в его тумбочке. Среди дипломов, счетов и инструкций лежал конверт с письмом и фотографией. В строке с адресом отправителя значилась какая-то деревня в Сибири, а самим отправителем – дядя Андрей. Письмо читать я не собиралась, хватило снимка. Дядя Андрей стоит, гордо подняв голову, в руках держит огромную собаку, чуть ли не с него ростом, а из-за его спины выглядывает тетя Марина. Похудевшая, на голове платок, завязанный на затылке на бабий манер, хохочет в камеру. За ними двухэтажный деревянный дом, окруженный резным штакетником. И смотрит тетя Марина с этой фотографии спокойно и тепло. Как человек, который знает, что такое страшно, знает, что это страшное уже позади и что он не один.